Аветик Исаакян. «Гевонд Алишан»
О начале апреля 1901 года я поехал из Вены в Венецию поработать в богатой арменоведческой библиотеке конгрегации Мхитаристов и повидать Италию.
Поздно ночью добираюсь до Венеции. С самого раннего утра я на ногах, хочется поскорее увидеть остров Святого Лазаря — монастырь Мхитаристов. Мое любопытство было возбуждено давно, еще юношей я мечтал побывать в Венеции и особенно на этом острове.
Бросаюсь в первую попавшуюся гондолу. Чудесный солнечный день, черная гондола скользит, подобно лебедю, по зеленым водам Большого канала. Этот самый широкий и длинный водный проспект волшебного города разделяет Венецию на две части. По обе его стороны высятся великолепные дворцы и дома, выстроенные в прекрасном венецианском стиле из разноцветного мрамора. Я словно плыву сквозь сказку, вокруг все кажется нереальным, фантастическим. И все же я устремляю нетерпеливый взгляд вдоль Лагуны — гондольер перечисляет названия островов, мимо которых мы плывем, и, наконец, я слышу: остров Святого Лазаря.
Гондола движется медленно, и я все подгоняю гондольера. Наконец подплываем, я с жадностью вглядываюсь в красное здание, полускрытое за зелеными кипарисами. И все время повторяю мысленно: «Это — Святой Лазарь».
В памяти всплывают почитаемые мною имена — Мхитар Себастаци, Агонц, Чамчян, Инчичян, Багратуни... и Алишан, которого мне сегодня доведется увидеть.
Как много заслуг у конгрегации Святого Лазаря перед армянской литературой и арменоведением! Сколько замечательных трудов: первые армянские книги на ашхарабаре, «Словарь армянского языка», «История Армении», объемистые тома «Географии Армении», издания древних рукописей, переводы классиков!
Гондола останавливается. С бьющимся сердцем ступаю я на заветную историческую землю.
Меня встречает молодой монах приятной наружности, это Есаи Тайеци, издатель «Апокрифических евангелий».
Ежедневно кто-нибудь из братии принимает посетителей, показывает им достопримечательности острова, собор, Матенадаран, музей, типографию, сад и т. п. Монастырь пользуется известностью в Европе, и приезжающие в Венецию туристы не упускают случая побывать здесь.
После осмотра монастыря Есаи Тайеци повел меня в приемную, познакомил с некоторыми из молодых монахов, уже приобретшими известность — Варданом Ацуни, Эприкяном, Симеоном Еремяном. Меня угостили кофе и печеньем, расспрашивали о жизни кавказских армян, о наших школах, литературе, Эчмиадзинском матенадаране, раскопках в Ани и других местах.
Я сказал, что моя мечта — повидать отца Гевонда Алишаняна. И вот Симеон Еремян ведет меня к известному поэту и ученому.
Я заранее предвкушал радость от свидания с нашим любимым Алишаном. Для нас, людей 90-х годов, имя его имело огромную притягательную силу. Мы знали наизусть чудесные стихотворения Патриарха: «Раздан», «Соловей Аварайрский», «Весна настала, армянский мирянин», они были украшением наших учебников, мы с большим воодушевлением читали их на праздниках и вечерах.
К книгам его мы относились с тем почтением, которое внушает абсолютный авторитет. С помощью его географических трудов «Айрарат», «Ширак», «Сисакан» мы познавали Армению и подобно ему, еще не видя заветных мест, уже любили родину неизъяснимой любовью.
Келья отца Алишана оказалась небольшой комнатой с видом на море. За письменным столом сидел и что-то писал седой, тщедушный и бледный монах, похожий на святого.
Бегло оглядываю невзрачную келью. Повсюду книги - на столе, стульях. Простая постель, в изголовье — икона богоматери, на небольшом столике - графин с водой и стакан. Это все.
Алишан поднимает голову: сквозь увеличительные стекла очков на меня смотрят большие блестящие глаза.
С волнением приникаю устами к руке, создавшей столь прекрасные творения.
— Здравствуйте. Откуда вы приехали? — спрашивает Алишан вполне бодрым голосом. Вместо меня отвечает отец Симеон:
— Он студент, приехал из Вены, а родом с Кавказа.
Я говорю о том, как рад, что мне посчастливилось увидеть в добром здравии почитаемого Патриарха. Алишан мягко улыбается и спрашивает, что я изучаю и сколько пробуду в Венеции.
— Могу угостить вас кофе. Брат, приготовь нам кофе.
Я поблагодарил и отказался.
— А ты все-таки ступай, — говорит он монаху. — Кавказские армяне не любят кофе, они пьют чай. Как-то давно приехал сюда один из наших национальных деятелей, господин Миансаров, знаете его?
— Да, это редактор «Армянской лиры».
— Верно, молодой человек. Да, так вот он приехал из Петербурга повидать меня и подарил самовар. Вардапет, сказал, научись пить чай, это полезно во время работы. А я все равно не стал пользоваться им, и самовар валяется где-то в монастыре.
У меня была с собой купленная в типографии большая фотография Алишана, и я прошу у него автограф, он будет дорог мне как память.
Медленно, твердой рукой выводит Алишан свое столь почитаемое мной имя.
Всю молодость, более полувека, просидел он в келье, склонившись над столом, повидавшем множество книг на древних и новых языках. Он устремлял свой взор на золотые воды Адриатического моря, внимал бормотанию его волн. Здесь, вдали от своего народа и родины, он был душой с ними. Он пел свои «Мелодии» (пять томов, I том «Манкуни», II том «Махтуни» и «Бнуни», III том «Айруни», IV том «Тируни», V том «Тхруни»), грезя о родине, вселенной, беспредельности, вечности...
В этой келье, воодушевленный незримым присутствием Мовсеса Хоренаци и Анания Ширакаци, с неутомимым терпением и энергией изучал он библиографию по истории, географии, современной армянской литературе и периодике, собирал бесчисленные сведения обо всех областях Армении, как древней, так и новой...
Алишан был ученым-географом, членом европейских географических обществ, весьма начитанным человеком, глубоко изучившим труды европейских ученых: А. Гумбольдта, К. Ритера, Э. Реклю, внимательно читавшим путевые заметки старых и новых авторов. Но это не означает, что он занимался компиляцией. Не побывав ни разу в Армении, он узрел ее внутренним оком, увидел сквозь туман веков самые дальние уголки, одушевил развалины, посетил каждую пядь земли, жил ею и преисполнился любовью к родине, нежностью и восторгом.
Он воссоздал Армению в своих трудах и наших душах, поведал о ней эпическими, поэтическими образами — прекрасными, пленительными, легендарными и в то же время реальными.
Никто не знал Армении так, как он, не любил ее, как он. Под его пером действительность стала мечтой, а мечта — действительностью.
С благодарностью принимаю подписанную им фотографию, снова целую трудолюбивую его руку и выхожу.
Тогда же, находясь в Венеции, я получил письмо из Петербурга от группы армянских студентов. Решив написать для широкой публики биографии выдающихся армян и зная, что я здесь, они обратились ко мне с просьбой узнать у Алишана его биографические данные, факты, а также собрать материал у братии. Кроме того, их интересовало мнение ученного по армянскому вопросу.
Я показал письмо Алишану. Он иронически усмехнулся:
— Вот так камень они взвалили тебе на шею. Испугался, а? А ведь писать-то не о чем. У меня вовсе нет никакой биографии.
В возрасте восьми лет Алишан был привезен сюда из Константинополя, оставлен при монастыре. Учился он в школе при конгрегации, окончил ее в необыкновенно короткий срок, был студентом, затем несколько лет заведовал в Париже армянской школой Мурадян.
— Я написал несколько книг, вот и все. От книги к книге — таков мой путь. Никуда я больше не выезжал.
Он добавил, что биографии бывают только у мирских, ведь они занимаются практической деятельностью, куда-то стремятся, спотыкаются на своем пути, падают, встают, путешествуют, воюют, судятся, женятся, имеют детей и так далее.
По поводу армянского вопроса он сказал:
— Конечно, армянский народ прекрасно сознавал, что собственными силами не сможет сбросить турецкое иго, как не смогли бы избавиться от него Греция и Болгария без помощи Европы. Следуя их примеру, мы возложили надежды на христианскую Европу, на гуманизм великих цивилизованных держав. В этом самая большая и трагическая наша ошибка.
Во время резни армянский кардинал Терзян отправляется в Рим, и, припав к стопам папы, умоляет его обратиться к великим христианским государствам — Англии, России, Франции, Германии с просьбой отвести руку турецких погромщиков. В ответ он слышит: «Именно великие христианские государства и являются этими погромщиками — к кому мне обратиться?»
Европейские государства не только не помогли и не защитили нас, но даже нашли случай удобным для того, чтобы заключить выгодную сделку. Продав армянский народ турецким палачам, их правители получили взамен торгово-экономические привилегии. Европейцы оказались морально несостоятельны, у них нет элементарной гуманности, свойственной первобытному человеку. Они лживы, корыстолюбивы и эгоистичны.
Необходимо прекратить деятельность действующих среди армян революционных обществ, не следует будоражить монгольскую кровь турков. И раз и навсегда отвратить лицо от развращенной Европы, отвратить с омерзением.
Патриарх Западной Армении Орманян хороший дипломат, он налаживает дружественные отношения с султаном. Надо в этом помогать ему. Одним словом, надо приспособиться, я не вижу другого выхода для армян. — И добавил: — Положение российских армян сравнительно лучше, там нет резни, грабежей, но из-за того, что у вас нет национальных школ, армянского воспитания, — язык и культура в загоне, это тоже не может привести к желаемым результатам. Русское правительство само об этом заявило. Года два назад монастырь посетил вместе с секретарем глава синода русской церкви (кажется, Победоносцев, обер-прокурор синода). Вся наша братия оказала ему честь, сопровождала его всюду. Он осмотрел наш прекрасный собор, богатую библиотеку, матенадаран, типографию, музей... Напоследок в гостиной за чашкой кофе, поблагодарив за оказанное гостеприимство, этот русский вельможа сказал: — Я восхищен вашей, работой, той любовью, терпением, которую вы проявили к своей нации. Но, к сожалению, это тщетные, бесцельные, слабые усилия. Для кого это самопожертвование? — Для маленькой нации, развеянной по всему миру, обреченной на вымирание? Вас, армян, постоянно подвергают в Турции геноциду. А в России вы осуждены на ассимиляцию, подобно остальным нерусским народам.
Слова эти произвели на братию ужасное впечатление, но еписком Игнатиос Кюрегян спокойно ответил:
— Армянский народ видел гораздо более грозные времена, подвергался насилию, уменьшался численно, но духом оставался крепок и нерушим. Мы уповаем на Бога, на выносливость нашего народа и неисповедимые пути истории.
В знак протеста монахи единодушно покинули помещение и высокопоставленный чиновник и его секретарь принуждены были в одиночестве возвратиться к причалу.
Алишан закончил. После минутного молчания, тяжело вздохнув, он протянул мне руку со словами: — Передайте привет вашим верным петербургским друзьям, я им признателен за уважение, которое они питают ко мне. Будьте бдительны, любите армянский язык, Армению и друг друга.
Я наклонил голову и вышел из кельи.
Перед отъездом из Венеции я зашел к Алишану повидаться в последний раз и проститься.
Он благословил меня и послал привет Хримяну Айрику.
— Айрик старше меня ровно на сто дней, — сказал он, — но, говорят, крепок здоровьем, ездит верхом. Еще бы: спит у подошвы Масиса, пьет воду из Аракса, ест хлеб Армении и набирается сил из ее земли.
Ереван. 30 декабря 1948 г.