ПРОФЕССИЯ — ПЕРЕВОДЧИК. БЕСЕДА С ИЛЗЕ ПАЭГЛЕ-МКРТЧЯН [ЧАСТЬ II]

Илзе Паэгле-Мĸртчян с супругом Тиграном Мкртчяном. Афины. 2024 г. Фото: Журнал «Жам» / Каро Агабатян

«ГРАДАРАН» – это спецпроеĸт главного редаĸторажурнала «Жам» Анны Гиваргизян, в рамĸах ĸотороголюди, таĸ или иначе работающие над ĸнигами, отвечают на вопросы, порой ĸаверзные, о себе и своей профессии.

Наш собеседниĸ – Илзе Паэгле-Мĸртчян – выпусĸницаЛатвийсĸогоуниверситета и Свободного университета Берлина, преподаватель, переводчиĸ на латышсĸий с английсĸого, немецĸого и японсĸогоязыĸов, а таĸжесупруга Чрезвычайного и Полномочного Посла Республиĸи Армения в Греческой Республике, Республике Кипр и Республике Албания Тиграна Мĸртчяна.

ЧАСТЬ I

– Да, читаю. Есть, например, переводы, которые я прочла давно, даже в детстве, но они показались такими хорошими, что до сих пор не хочется читать оригиналы. Например, книги Джеральда Даррелла (Gerald Durrell) я пока что читала только в латышском переводе – он великолепен. Недавно муж открыл для себя этого автора, читает с упоением, смеется от души, оценив по достоинству прекрасный юмор. Глядя на него, мне тоже захотелось почитать те немногие его книги, которые еще не переведены на латышский. Так что – почитаем, посмотрим. 

Японских авторов в последнее время читаю только в переводе на английский, за исключением одного переводческого проекта, который пока что отложен в ящик письменного стола. Не знаю, удастся ли его когда-то закончить… Немецкие книги – всегда в оригинале.

– Хороший вопрос. Иногда хватает и пары страниц, если вы хорошо знаете язык оригинала. Можно заметить буквальные переносы грамматических конструкций, очевидные ляпы и т. д.. Если же текст гладкий, читается легко, все как будто в порядке и у вас нет возможности сравнить его с оригиналом, то можно не заметить, скажем, слишком свободный перевод или погрешности в использовании тех или иных терминов. Однажды мне довелось сравнить такой как будто не проблематичный перевод с оригиналом, и что оказалось? Это были в сущности два разных произведения – так мало от оригинала осталось в переводе… Правда, в том случае это был перевод с перевода, так что требовался бы дополнительный анализ, чтобы определить, кто тут что потерял и когда. Спешу уточнить, что перевод с перевода иногда делается, если произведение написано на редком языке, и издательству уж очень хочется его опубликовать, но такая практика считается дурным тоном, допускаемым только в редких исключениях

– Были и есть маленькие мечты, но о них не очень хочется говорить – чтобы не сглазить, так сказать. Бывает, что ты мечтаешь о чем-то, даже начинаешь готовиться, и, бац, книга твоей мечты уже переведена и даже издана. Такое случалось, наверное, с каждым переводчиком, со мной тоже, поэтому я стараюсь не говорить о своих тихих мечтах.

– Никакого особого секрета нет, работать позволяет то же самое, что и всем матерям – помощь семьи и собственное умение ​выкраивать время, нужное для работы. Когда дети в школе, я стараюсь сделать как можно больше, когда они дома, тогда одним глазком смотрю, что творится в детской, а другим – на свой текст, пока пальчики уже печатают перевод. Вы знаете, это работает, и даже довольно хорошо.

– Нет, я не была знакома с Крисом Бохджаляном, да и сейчас не знакома. Его книгу я выбирала, руководствуясь собственным литературным вкусом, а также отзывами критики и читателей. Приближалась 100-я годовщина Геноцида армян, и мне хотелось, чтобы она не прошла незамеченной в книжном мире Латвии. Ведь я очень хорошо помнила, что до знакомства с моим будущим мужем эта страница истории была для меня абсолютно белой. Ни в школе, ни в университете ее никто не упоминал… и только познакомившись с Тиграном и впервые посетив Армению, я начала понимать, что эта катастрофа означает для армянского народа. Издателю понравилась моя идея и, конечно, текст Бохджаляна, книга была переведена и издана, так что свою первую, маленькую лепту в дело сохранения памяти я благополучно внесла. Это были 2014-2015 гг., т. е уже десять лет тому назад, и меня очень радует тот факт, что в группе «Прекрасные книги» в латышском сегменте ФБ все еще иногда появляются посты, авторы которых рады, что открыли для себя эту книгу и благодаря ей узнали многое о том, о чем даже не догадывались.

– Прежде всего, это был первый крупный роман, посвященный исключительно Геноциду армян. Во-вторых, роман написал не этнический армянин, а австрийский писатель еврейского происхождения, способный чувствовать боль чужих людей. И, в-третьих, роман уникален тем, что в центре – не трагедия жертв, а эпизод вооруженного сопротивления. Подобные эпизоды в 1915 году были весьма необычны, поэтому выбор Верфелем сюжета заслуживает еще большего восхищения.  

Вы, конечно, знаете, что один из самых радикальных подходов требует, чтобы мы писали только о том, что знаем изнутри и снаружи. Было бы идеально, если бы мы принадлежали к рассматриваемой культуре и пережили бы все, о чем пишем, иначе мы можем все испортить. Но Верфель, который не был армянином, описывает события, в которых он не участвовал, события, происходившие в далеких краях, которые он никогда не посещал. За такую ​​смелость Верфеля горько упрекал коллега-писатель Армин Вегнер, очевидец Геноцида, который, как и многие современные писатели, был убежденным защитником упомянутого выше тезиса – нельзя писать о том, чего не пережил. При этом интересно отметить, что армяне никогда не находили никаких недостатков в работе Верфеля. Отчасти потому, что даже детали в романе «Сорок дней Муса-Дага» кажутся настолько достоверными, что даже профессионалы в области истории, не говоря уже о дилетантах, вряд ли смогут найти какие-либо неточности. 

В Армении роман Верфеля приобрел культовый статус. Это не просто свидетельство о Геноциде армян, но очень надежное, достоверное и мощное свидетельство. Что касается немецкоязычного мира, то Верфель всегда был и остается весьма уважаемым классиком, творчество которого до сих пор находит свою преданную читательскую аудиторию.

Я думаю, что латвийские читатели, которые совсем недавно начали размышлять об исторической травме своей страны, нации или семьи, не должны забывать, что есть и другие страны и другие народы, у которых был очень похожий опыт. XX век предоставил травматический опыт народам, группам и отдельным людям… И я твердо убеждена, что мы должны читать, думать и говорить об этих трагедиях, независимо от того, насколько они трудные и эмоционально изматывающие. Это могло бы помочь нам понять, насколько мы похожи и насколько похожим может быть наше поведение в той или иной ситуации. 

Обложка «С неба упали три яблоĸа»Наринэ Абгарян на латышском. Фото из личного архива Илзе Паэгле-Мĸртчян

Обложка повести «Манюня» Наринэ Абгарян на латышском. Фото из личного архива Илзе Паэгле-Мĸртчян

– Я очень люблю «Манюню», считаю эту повесть такой же классикой квази-детской литературы, как, скажем, книги Астрид Линдгрен. Это удивительная книга – веселая, озорная, мудрая, в общем, почти идеальная. Открыла ее для себя, когда лежала дома с пневмонией, и, поверьте, она действительно помогла выздороветь. Потом я искала издателя, искала грант на перевод, договаривалась о проекте и так далее – чтобы только у меня была возможность переводить этот прекрасный текст. Это тоже одна из моих самых любимых работ или моих «книжных детей», как любит говорить сестра.

История с переводом книги «С неба упали три яблока» уже немножко другая – знакомая сотрудница другого латвийского издательства как-то позвонила и спросила, знаю ли я такого автора, такую книгу и что о ней думаю, так как они обсуждают возможность ее издания. Я, конечно, сразу сказала, что уже перевела одну книгу Наринэ Абгарян, и, если они хотят издать эту, то хотела бы ее переводить. На том и порешили. Книга потом пользовалась большим успехом, стала даже популярнее,чем «Манюня». Есть много восторженных отзывов читателей и, судя по статистике Goodreads, в Латвии ее многие еще охотно читают и обсуждают.

– Мне кажется, что настойчиво советовать читать те или иные книги, не надо. Конечно, можно назвать какие-то собственные любимые, но приходится считаться с фактом, что вкусы бывают разные: то, что нравится мне, не обязательно должно нравиться кому-то другому. Потом, книги приходят к нам в разные периоды нашей жизни, часто раньше, чем надо было бы, и тогда могут остаться непонятыми, но иногда они приходят именно в тот момент, когда мы нуждаемся в той или иной книге. Например, когда я читала «Гепард» Лампедузы еще девочкой, книга показалась мне нудной и неинтересной, но, когда перечитывала ее уже в сознательном возрасте, то поняла, что этот текст уже навсегда останется со мной, как один из самых любимых.

Вопросы от наших читателей:

– Перевод поэзии, конечно, гораздо труднее, чем перевод прозы, он действительно требует особого таланта. Ведь надо передать почти непередаваемое – не только поэтические образы оригинала, но и стихотворный размер, рифмы, всевозможные скрытые аллюзии и даже визуальные ассоциации, если вы вдруг решили попробовать себя в переводе китайской поэзии.

С другой стороны, именно переводы классической латинской поэзии, в свое время обязательные для каждого гимназиста, в ХIХ веке положительно повлияли на становление национальной поэзии во многих странах. Это очень хорошо видно, скажем, в творчестве латышского поэта Эдуарда Вейденбаума (Eduards Veidenbaums, 1867-1892), получившего прекрасное классическое образование. Он одним из первых использовал классические размеры в своих стихотворениях (и делал это, по-моему, лучше любого другого), доказав тем самымгибкость и поэтические возможности латышского языка, который в то время еще считался «крестьянским», а значит менее полноценным, чем немецкий или русский. Стоит вспомнить также, что стихотворение Пушкина «Я памятник себе воздвиг нерукотворный…» – не вольный перевод, а скорее парафраз знаменитой оды Горация Exegi monumentumaere perennius (Carmina, Liber III, 30). И это только один пример из многих. Правда, когда я училась в школе, о таких тонкостях никто незаикался – интересно, изменилась ли ситуация сейчас?

– Вместе с некоторыми коллегами-исследователями работаем над составлением и переводом антологии текстов Параджанова. Это очень интересно, но, конечно, нелегко. До недавнего времени я, как и многие,имела, конечно, некоторое представление о творчестве Параджанова, смотрела «Цвет граната», слушала лекции киноведов о творчестве режиссера. Знала, что Параджанов какое-то время провел в тюрьме – как многие диссиденты того времени. Но этим все и ограничивалось. Работая над этим проектом, я прочла уйму нового и очень интересногодля меня материала, узнала и поняла многое, можно даже сказать, что заново открыла для себя эту удивительную личность. Все, кстати, благодаря энтузиазму латышско-армянской художницы Каринэ Паронянц, которая является вдохновителем и perpetuum mobile проекта.Надеюсь, что общими усилиями удастся завершить его еще до конца 2024 – юбилейного года Параджанова.

Параллельно перевожу очередной триллер, вместе с редакторомпересматриваем и шлифуем предыдущий текст и т.д.. Так что, на скуку не приходится жаловаться, скорее, наоборот – не хватает времени для всего, что хочется сделать.

Беседовала Анна Гиваргизян. Москва-Афины. 2024 г.