«Что бы ни случилось, наш народ все преодолеет» — воспоминания Александра Григоряна о блокаде Армении
Фото: журнал «Жам»/ из личного архива В.Бархударяна
Журнал «Жам», публикует отрывок из сборника «блокада.ам», в котором Александр Самсонович Григорян — главный режиссер Ереванского русского драматического театра им. К. Станиславского вспоминает о том, каким был его театр и люди во время блокады, ведь о темных годах жизни Армении, к сожалению, сейчас мало говорят и пишут. Возможно потому, что очень больно. Но очень нужно.
«Я буду добиваться, чтобы это понятие перестало быть исключительно ленинградским, а стало бы, увы, и армянским. Потому что это блокада, о которой никто не знает, — мы не сумели должным образом рассказать об этом, донести всему миру.
Конечно, эти годы и дни самые запоминающиеся, потому что вдохновение, с которым жил народ, ни с чем не сравнить. Представьте себе 91-92 годы: это очереди за хлебом, керосином, бензином и полное отсутствие культурного понимания. Что же произошло? А случилось следующее: мы, Армения и Карабах, попали, фактически, в блокаду, причем со всех сторон: экономическую, политическую, культурную, нравственную, связанную с отсутствием информации, которая бы питала население. Приведу фантастический пример, связанный с театром. В какой-то момент на премьере спектакля «Французские штучки», на которой присутствовали американский посол и посол России Ступишин, за полчаса до окончания выключился свет. Премьера — вырубается свет — полная темнота! Но не тут-то было: армяне уже привыкли к таким веерным отключениям света, хотя в театре это было впервые. Шум в зале, я в темноте: в одной руке — керосиновая лампа, в другой — свечка. Вышел и начал успокаивать зрителей: давайте я вам расскажу финал, мало осталось — тем более, он запутанный. Зрители завопили и вынули все что у них было — фонарики, свечки, спички. Посол Ступишин достал мощный фонарик неизвестного происхождения, а посол США включил еще более яркий фонарь, и я понял, что должен сесть в первый ряд и освещать актеров, находящихся на сцене в полнейшей темноте. Я осветил Лейли Хачатрян и Витю Ананьина, которые были на сцене, спектакль продолжился. Но вот начинается танец. Что делать? Я встал с первого ряда, обратился к зрителям и своим хрипатым голосом запел «ля ля ля…», заранее объяснив, какая здесь должна быть песня — известная «Мелодия любви». И весь зал затянул эту песню. Актеры подхватили и стали танцевать. Это было такое единение, чудо, которого я больше никогда не видел нигде — до сих пор мурашки по телу.
Тогда я понял, что люди все равно будут верить в искусство, в таинство театра. Это меня очень впечатлило и воодушевило. Зрители не расходились минут тридцать, стали выносить на сцену все, что было — пирожки, конфеты, хлеб… Это такое было мощное сопротивление той блокаде, когда мы выходили на улицу впотьмах, это единение. Никогда не забуду, как на улице Абовяна в полной темноте увидел длинную цепочку из людей — она тянулась от нашего театра до площади Ленина, цепь людей, которая не сдавалась: они доводили друг друга до площади и далее. Так я, держась за руки, дошел в тот вечер и до своего дома.
Не забыть и случай, когда по сценарию героиня спектакля, которую играла Милена Штейнберг, говорит «мне жарко», а в этот момент изо рта у нее идет пар… А после она прибегала ко мне в кабинет — согреться у буржуйки. Задаешься вопросом иногда: не ради чего они это делали, а как вообще они это делали?
Помню, когда ко мне на «Хануму» пришли солдаты с автоматами и жестким требованием играть только на армянском языке. Я ничего не ответил. Спектакль играли, как всегда… Они прошли в зал и, как все, смеялись, аплодировали. Все через преодоление. Потом подошли, поблагодарили. Я уверен, что бы ни случилось с армянами, наш народ все преодолеет. Дружное умение прощать недостатки друг друга, ценить достоинства — это тоже преодоление блокады».
Текст: Александр Самсонович Григорян