Капли в Океане — История семьи Асриян

Фото: журнал «Жам»/Альберт и Иветта Асриян.1980 г.

Я не знаю, как бы сложилась моя дальнейшая судьба в Азербайджане, не произойди всего того, что произошло с нашей семьей и, вообще, с армянским народом, когда-то населявшим его, но могу с уверенностью сказать, что и знать не хочу. Я себя там уже не вижу. Мы были изгнаны из дома, из города, из страны. Этого места для нас больше не существует. Нас там нет с августа 1989 года. И никогда уже не будет. Я надеюсь.

Сейчас, через десятилетия, мне даже кажется странным, что я родилась в Баку. Почему в Баку? Почему не на исторической родине, в Арцахе, где в селе Хндзристан родился мой отец Александр Джавади Мирзоян и большая половина представителей моего древнейшего арцахского рода Мелик-Мирзаханянов?

Фото: журнал «Жам»/ Поэт Александр Джавади Мирзоян. 1954 г.
Моя мама — врач. Доктор Мирзоян Виктория Соломоновна когда-то была главврачом и заведующей детским отделением больницы номер шесть имени Меликова Кировского района города Баку. Вскоре после нашего изгнания из этого города она заболела раком и скончалась в Москве, так и не дождавшись нашей эмиграции. Почему она заболела? Я не думаю, что в те страшные дни можно было самостоятельно и абсолютно независимо от своего организма реагировать на события. К холодному и рассудительному мозгу врача примешивалось горячее и любящее сердце человека — супруги, матери, бабушки, ответственного за всю семью человека.

Фото: журнал «Жам»/Иветта (в середине) в кругу однокурсниц по пед. институту. Баку. 1977 г.

Сумгаитский ужас февраля 1988 года застал нас врасплох. Он оставил неизгладимый след и жуткую боль в наших душах. Как же я была наивна, когда звала к себе семью нашей землячки из Карабаха, педагога Людмилы Исраелян, избежавшей погрома. Но к нам в Баку ее семья так и не приехала. Они были правы, считая этот город не менее опасным для армян. Они уехали в Россию, к уже ожидавшим их родственникам. А мама верила в закон и порядок. «Тут могилы двадцати шести бакинских комиссаров, тут такого быть не может»! — убежденно говорила она. Мама, моя умница мама, как ты могла в это верить?

Фото: журнал «Жам»/ Иветта, преподаватель музыки в школе № 151 и ансамбль девочек на концерте. Баку.
А тем временем по Баку проходили дикие толпы демонстраций с лозунгами и выкриками на азербайджанском: «Карабах наш! Смерть армянам!» Это происходило в центре города, это происходило повсюду.
Я с пятилетней Юленькой жила в те страшные дни у своих родителей. Тут казалось безопаснее. Или просто выше от земли — четвертый этаж.

За окнами родительского дома, в третьем микрорайоне, простирался Тбилисский проспект, по которому в те кошмарные дни тоже маршировали бесчинствующие, экстремистски настроенные азербайджанцы. Это они, возбужденные маршем, шли громить и убивать армян в округе. Как кадры из фильма ужасов, вспоминается тот вечер и голос соседки, проходящей мимо нашего дома:
— Часовой мастер! Часовой мастер! Саша! Мастерская горит!
Мы ринулись к окну. Пожарная команда уже там, все залито пеной. Сгорело все, что могло сгореть. Спасать было нечего — бизнеса больше не существовало.

Фото: журнал «Жам»/ Иветта с мамой. Баку. 1982 г.
Папа преподавал механику при комбинате «Ремонт точных механизмов». Он многих обучил ремеслу. О его мастерстве ходили легенды, а о доброте знали и посторонние. Как к маме за лечением направляли пациентов, так и к нему направляли за ремонтом часов или ювелирных изделий. Пенсионерам, землякам из Карабаха, студентам и солдатам срочной службы он ремонтировал часы даром. «Откуда у них деньги?» — говорил он. Стоя на пепелище, папа с грустью смотрел на «кормилицу», как он называл свою мастерскую, и пытался найти причину пожара. Мы с сестрой стояли рядом, стараясь вести себя бодро, чтобы папа чувствовал поддержку.

— Хозяин, у вас самовозгорание, — сказал один из пожарных.
— Что, по-твоему, могло тут самовозгореться, если я не работаю больше месяца? — спросил мой папа.
— Там канистра, — указав на пустой сосуд, брошенный рядом с также обгоревшей мастерской сапожника дяди Алеши Долуханова, сказала я. Но пожарный настаивал на своем — самовозгорание. Папа знал, что никто ничего не будет предпринимать. Страна безхозна — так он считал.
Комендант, русский офицер, подъехавший с группой солдат по нашему вызову, досадливо произнес:
— Вы простите нас, но мы не справляемся.
Рядом с вами, на хуторе, горят армянские дома. Мы еле успеваем спасать и вывозить людей. Мой вам совет: уезжайте из города, пока мы можем вам помочь.

Наутро к нам послали милиционера, молодого офицера, армянина.
— Я вас умоляю, Александр, подпишите, что это самовозгорание. Я должен закрыть дело. Иначе меня не выпустят из города. А у меня семья.
Конечно, папа подписал бумаги. Прошло некоторое время, когда предрассветный звонок разбудил отца. Это был мой брат, Карен Амбарцумов, сын маминой сестры Амалии. Его машину подожгли. Под окнами его квартиры в Ахмедлах, в которой он проживал с женой, тремя малолетними детьми, младшему из которых было три месяца, и мамой, полыхало пламя. Мы с папой поехали к ним. И хотя на крыше обгоревшей машины все еще лежала расплавленная пластмассовая бутылка из-под бензина, папа с Кареном подписали еще одно пошлое «самовозгорание».
Однако мама все равно верила, что все наладится. Иначе быть не могло! Но слезный звонок ее медсестры и родственницы Ареги, проживавшей с семьей в собственном доме, построенном ее мужем Ашотом Мусаеляном в Кировском поселке, будто открыл ей глаза.
— Виктория Соломоновна, мы на улице! Нас выставили из дому! — рыдала Арега.
— Что? Кто? Как они посмели! Что, советской власти нет? Бегите в милицию! Бегите, они помогут! — тревожно и громко повторяла мама, пытаясь перекричать плач родного человека. — Я сейчас позвоню их начальнику, товарищу Г. — уже готовая дать отбой, добавила мама.
Арега плакала:
— Доктор Мирзоян, Вика джан, милиция нас и выставила. Мы уезжаем в Армению. И вы уезжайте.
Обе плакали. Они наверняка знали, что расстаются навсегда. Мы продолжали ходить на работу, хотя на улицах по-прежнему проходили антиармянские
демонстрации, а на армян и их дома совершались нападения. В учительской сто пятьдесят первой школы, где я преподавала, армяне поговаривали об
отъезде из Баку. Большинство говорило о переезде в Армению. Но...

Фото: журнал «Жам»/ Альберт (слева). «Песня Года 1987». Баку.

Это было 7 декабря 1988 года. Этот страшный год начался с несчастий армян и ими же закончился. Мы узнали о землетрясении в Армении. Мы были в шоке, мы ощущали горе. Мы плакали, видя кадры новостей. Мы не расставались с газетами. Жуткая боль за соотечественников сидела во всем теле. Армяне страдали, а Азербайджан ликовал. На улице были слышны выстрели, салюты, праздные гуляния. По азербайджанскому телевидению передавались новости о землетрясении в Армении, и дикторы не скрывали восторженных улыбок. Ликование на улицах продолжалось всю ночь. И не было им стыдно. Восторженные крики под нашими окнами, возвещающие о каре Аллаха, вызывали омерзение и ужас от осознавания того, с кем рядом мы живем. Мы боялись за своих родителей. Мы боялись за своих детей. Мы боялись за себя.

— Ужас. Какой ужас! Бедная Армения. Своим досталось, а там еще столько наших беженцев на них свалилось, — говорила мама.
— Да. Это ужасно. Но мы поможем Армении уже тем, что не свалимся ей на голову, — заключил папа.
Запланированный переезд в Армению отменился. Им там было не до нашего бегства. Мы искали другие пути. Мы продолжали выходить на улицу, ездить в общественном транспорте, общаться. И все это с оглядкой или просто, опустив взгляд. Надеясь на помощь армии, мы постепенно привыкли к ее присутствию в городе — это давало ощущение защищенности. Но не всегда, конечно. И хотя военные машины с солдатами стояли на многих перекрестках города, экстремисты продолжали свое дело.

Фото: журнал «Жам»/Бракосочетание Альберта и Иветты. Баку. 1980 г.

Моей сестре Иде, работавшей в государственной капелле, чудом удалось скрыться от группы погромщиков, ворвавшихся в здание филармонии в поисках армян. Коллегам удалось спрятать ее и помочь бежать. Больше она туда не возвращалась. Верилось с трудом, что это все происходит в реальности, в когда-то мирном и, казалось, добром городе. Мой муж, Альберт Асриян — известный в городе музыкант, скрипач, композитор и аранжировщик, все еще гастролировал по Советскому Союзу и Азербайджану в составе госоркестра «Гая» и рок-группы «Талисман», которой он тогда руководил. Мы ждали его возвращения. Последнее его выступление было в конце лета 1989 года. Вскоре мы, со всеми членами нашей большой семьи, уехали.
Нам удалось выехать из Баку с помощью друзей и пациентов мамы. Мы успели уехать до последнего армянского погрома в январе 1990 года и оказались в Москве, но тени страшных событий еще долго преследовали нас. Мама родилась в Баку в 1923 году и навсегда покинула его в 1989. Врач с сорокалетним стажем, проработав с честью на одном рабочем месте, не смогла принять очевидного развала страны. Она навсегда осталась там — в СССР. Она не представляла себя вне своего города, вне своей великой страны, вне своей необходимости. Кроме нас, ее родных, в последний путь маму провожала огромная колонна бакинских армян–беженцев. Это были ее бывшие пациенты, знавшие любимого доктора на протяжении всей своей жизни и
жизни своих детей и доверявшие ей как на прежней родине, так и в изгнании.

Похоронив маму, мы готовились к эмиграции уже из новой страны — России. После четырехлетнего ожидания в Москве, мы, наконец, получили разрешение на выезд. Это был 1993 год. В нашей семье росла уже вторая малышка — Кристина.

Мы летели в Нью-Йорк, практически ничего о нем не зная. Все, что мы знали наверняка, это то, что нас ждут родственники. За год до нашего приезда в Нью-Йорк из Москвы эмигрировала Рузанна, младшая сестра Альберта, со своей семьей. Через год они перебрались в Нью-Джерси, куда в это время прибыла семья Эльзы, старшей из двух его сестер, и его родители — Сирварт Ашотовна Карнизян (мать которой — Айкануш Тер-Терьян, родом из Трабзона, в возрасте тринадцати лет спаслась от Геноцида армян в Османской Империи в 1915 году) и Михаил Аванесович Асриян (чья мать — Анаид Абрамова, родом из Шуши, спаслась от резни армян в 1920 году, в результате которой погибли некоторые члены ее семьи). Мы с Альбертом, десятилетней Юлей, двухлетней Кристиной и моим папой Александромьпоселились в Нью-Йорке. Так начался новый виток нашей жизни — эмиграционный. Была перевернута очередная страница книги нашей судьбы. Но это был уже совсем другой мир...

Фото: журнал «Жам»/Альберт Асриян и Иветта Мелик-Мирзахан. Нью-Йорк. 1997 г.

Текст: Ивет Александер. Журнал «Жам». Лето 2017 г.