Человек за пультом

Его полное имя Ваагн. Так назвал его отец. Отец Ваагна был художником и любил романтику. Согласно древнеармянской мифологии Ваагн — бог-драконоборец, победитель вишапов, юноша с рыжими волосами и горящими глазами. Одним словом, «огненный мальчик». В Израиле Ваагна зовут коротко – Ваг. Ваг Папян. Раз в неделю он приезжает в небольшой приморский город Ашдод, чтобы порепетировать с местным симфоническим оркестром, который почти полностью составляют репатрианты из бывшего Союза. Ваг говорит, что оркестр неплохой, а его слово — закон. Ведь он — художественный руководитель.

Фотографии: Журнал «Жам» / Дмитрий Горбачев

— Я принял решение уехать из Армении в 1989 году, когда еще не распался Советский Союз. Я был молод, работал главным дирижером Армянского симфонического оркестра. Но чувствовал, что мне не хватает опыта, что мне рано определять направление музыкальной жизни большого города. Понимал, что мне еще необходимо совершенствоваться. В конце концов, я хотел выяснить, чего я действительно стою в музыке, какие у меня перспективы. Хотелось по-настоящему попробовать свои силы, чтобы в итоге прийти к правильной самооценке. Вот такая у меня была цель.
И вот в 89-м я решился — как прыгнул в холодную воду. Уехал из Союза и приехал в Израиль. Как и тысячи других людей, собрал чемоданы и приехал на Землю обетованную.

— Абсолютно ничего. Я приехал летом, в страшную жару, у всех были отпуска и каникулы. Я купался в море, и помню что даже было ощущение, будто мой отпуск сильно затянулся. Все что меня окружало — и люди, и природа — было чудесно. Но в плане трудоустройства и продолжения музыкальной карьеры ничего не двигалось. Говорят, что в любом деле всегда нужно чуточку везения. В какой-то момент повезло и мне. Среди многих знакомств, которые я заводил в те дни, оказались и весьма полезные. В том смысле, что эти люди направили меня, как сейчас говорят, к правильному человеку. Я познакомился с Виктором Деревянко, профессором Тель-Авивской музыкальной академии (это учебное заведение при Тель-Авивском университете — Прим. авт.). И вот уже почти 20 лет я там преподаю дирижирование и фортепиано.

— Конечно, нет. Уже многие годы я совмещаю преподавательскую деятельность с концертной. Я объездил многие страны — сначала с израильским скрипачом Гаем Браунштейном, ныне концертмейстером Берлинской филармонии, затем несколько лет гастролировал с российским скрипачом Максимом Венгеровым. Мне приходилось дирижировать и Израильским филармоническим оркестром. С 2005 года в течение трех лет я по приглашению дирижировал оркестром Мариинки в Санкт-Петербурге, а сейчас, кроме всего прочего, руковожу симфоническим оркестром Казахстана. А кроме этого, даю мастер-классы в Европе, дирижировал десятком разных симфонических оркестров, включая Лондонский, Новый японский филармонический, Русский симфонический оркестр им. Прокофьева, Белградский симфонический... И еще иногда гастролирую в качестве солиста. Говорят, что я попрежнему неплохо играю на фортепиано.

— Пока выдерживаю. Мне ведь только 54. Надеюсь, что смогу еще дирижировать долго. К тому же дирижирование — это такая профессия, которая поздно приходит — с жизненным опытом, с определенным опытом музыканта. И умение появляется не сразу. Мне кажется, я только-только начинаю что-то понимать в этом деле. Хотя дирижирую уже 25 лет.

— Конечно, нет. Сначала я был пианистом. Я уже говорил, что мой отец, Анатолий Папян, был художником, народным художником Армении. А мама, Амалия Байгуртян, была очень хорошей пианисткой, профессором Ереванской консерватории, заслуженной артисткой Армении. Нас в семье было четверо братьев. И понятно, что каждого из нас родители с детства старались приобщить к искусству. Например, третий по порядку брат, который сейчас живет в Пасадене, в США, стал художником. А меня и старшего брата, Ару, мама, как тогда говорили, «отвела на рояль». Брат это дело не любил. И хотя его учили долго и основательно, он, в общем, как-то благополучно отбился от музыки и в итоге стал врачом-анестезиологом. А мне это дело нравилось больше, и я, как-то незаметно для самого себя, стал музыкантом.

— Да, я вырос в Ереване. Мы жили на улице Киевян, ереванцы хорошо знают этот район. Между собой его называют «второй центр». Есть там площадь Дружбы, и от нее отходит улица Киевян. А в другую сторону от этой площади отходит проспект Комитаса, где сейчас находится моя квартира и где я сейчас живу, когда приезжаю в Ереван. На этой самой улице Киевян в конце 50-х годов построили дом для художников. И папа получил там квартиру.

Здание заселили в 1958 году. Представляете, это был дом, в котором жили только художники и их семьи. Он, между прочим, и сейчас стоит. Очень основательное строение, из розового туфа. Такие дома раньше назывались сталинскими. Там был замечательный двор. Все мои друзья детства в основном из этого двора. Почти все они стали художниками, скульпторами — мало кто ушел в другие профессии.

Отец, конечно, рад был тому факту, что у него четыре сына. Но содержать такую семью ему было непросто, и несмотря на то, что он был хороший, востребованный живописец, и некоторые его работы до сих пор висят в музеях бывших советских республик. Выручал художественный комбинат, госзаказы. Иногда там можно было получить заказ на какой-нибудь монументальный проект — и это очень помогало в материальном плане...
В те годы в нашем доме художников так жили многие. Наши соседи выглядели как солидные, уважаемые люди. Конечно, они как-то приспособились к той советской системе и научились жить при ней. А вот в конце 80-х, помню, в них появилась какая-то растерянность — перемены их подкосили.

— Когда приезжаю в Ереван — регулярно. В нашей старой квартире сейчас живет мой брат Ара с семьей. И я всякий раз захожу повидаться с ним. Когда был в прошлом году, в сентябре, увидел во дворе своего школьного приятеля. Он гулял с внучкой. И я подумал, что уже очень много времени прошло, и как-то очень быстро. Я ведь уехал из дому, когда мне было 17 лет.

— Нет. Обычную, армянскую.

— И читать, и писать. Правда, с годами некоторые обороты литературной речи забываются, но в общении и сейчас в грязь лицом не ударю.

— Все было проще. Я закончил музыкальную школу по классу фортепиано. Но учиться профессии надо было серьезно. Поэтому в 1973 году я приехал в Москву и поступил в консерваторию. Моим педагогом был профессор Михаил Сергеевич Воскресенский. Затем, в 1978-м, стал аспирантом. Видимо, так
мы все были дома воспитаны, что нельзя шарахаться из стороны в сторону. Сначала надо было чего-то добиться в той профессии, которой занимаешься, а потом уже думать о чем-то другом. Поэтому, пока я не закончил аспирантуру по классу рояля — а я к тому времени уже стал лауреатом международного конкурса в Португалии, — не считал себя вправе заниматься дирижированием.

Это произошло лишь после окончания консерватории и аспирантуры, когда я стал в Ереване солистом филармонии и преподавателем местной консерватории, куда меня пригласили. Мне очень захотелось попробовать свои силы в качестве дирижера. Надо было снова начинать учиться. А родители научили меня подходить к этому основательно. Поэтому я бросил в Ереване все дела и уехал в Ленинград. Целый год я сидел, готовился, и затем поступил там на факультет дирижирования.

— К счастью, да. У меня в жизни вообще многое связано с ним. Так получилось, что именно он посоветовал мне ехать учиться дирижированию в Ленинградскую консерваторию, где сам в то время преподавал, и помогал мне готовиться. Потом, когда Гергиев был главным дирижером Государственного оркестра Армении, он пригласил меня поработать в этом коллективе вторым дирижером. То есть у меня с ним есть какая-то общая история. И я очень этому обстоятельству благодарен. Потому что общение с Гергиевым — это большая школа.

— Да, мы знакомы, здороваемся при встречах. Мне доводилось дирижировать его оркестром Израильской филармонии. Но это и все.

— Раньше бывал чаще, сейчас — реже, очень занят. Но вот в прошлом году в сентябре был в Ереване с концертами. В этом году, в октябре, хочу повезти туда на гастроли симфонический оркестр Казахстана.

— Знаете, ведь моя семья — жена и двое детей — в 98-м году вернулась в Армению. А я остался здесь, чтобы продолжать работать. И девять лет мы жили на два дома — они там, а я здесь. Нам с женой было очень важно, чтобы дети выросли в Армении, знали традиции, получили соответствующее воспитание, научились читать и писать по-армянски...

— Да. А потом сын, Давид, подрос и захотел вернуться в Израиль. Как-то он не смог в Армении определиться со своим будущим, не чувствовал перспективы и решил, что приедет в Израиль и здесь сможет что-то найти для себя.

— Давид, по сути, и не успел серьезно ничем заняться. Он был очень способным в области музыки, но мы его не успели выучить на музыканта. Некоторое время он увлекался компьютерами, но тоже засомневался — его ли это дело. И вот решил — приедет, начнет другую жизнь и сориентируется.
Как и всякому юноше в Израиле, ему надо было пройти службу в армии, и он захотел идти только в боевые части и ни в какие другие. Давид получил направление в дивизию «Гивати», на границе с сектором Газа. И через год и месяц его службы произошел вооруженный инцидент на границе сектора, завязался бой, была очень сильная перестрелка, и он погиб. А мы остались. Вот и вся история.

— Сюзанне 18 лет. Она здесь, в Израиле. После того, как сын вернулся, вскоре и жена с дочкой приехали. Дочка ведь родилась здесь... Сейчас она пытается найти себя. Хочет стать актрисой.

— Сейчас, когда сын здесь похоронен, мы здесь навсегда. Мы отсюда никуда не двинемся. Раньше бывали такие мысли. Но я очень много объехал разных стран, и мне не показалось, что есть какой-то особый смысл в переезде еще куда-то. Израиль — не самое плохое место в мире... Для меня очень важны люди — какие они, как они в музыке существуют, как они к ней относятся. Здесь я говорю с музыкантами на одном музыкальном языке — это очень важно. И поэтому я решил отсюда никуда не уезжать.

— Вы знаете... Куда мне в религию уходить? Я и так христианин, человек достаточно религиозный. Да и занимаюсь я таким делом, в котором некоторый налет мистики и религиозности присутствует, потому что в музыке без  этого трудно существовать. А вот жена — замкнулась. Я ее очень хорошо понимаю. Может быть, и я бы ушел в себя. Но знаю, что не могу остановиться, потому что за мной люди, за мной семья, за мной оркестр. У меня есть определенные функции, которые перед этими людьми я должен выполнять. А иначе... К сожалению, война нашу семью не пощадила. Старший брат получил тяжелое ранение в Карабахе, сын погиб в Израиле... Но что нам остается? Будем жить дальше.  

Беседовал Марк Водовозов, Тель-Авив. Журнал «Жам». 2010 г.