О Ерванде Кочаре
Моя первая встреча со скульптором, живописцем и графиком Ервандом Кочаром состоялась в 1936 году. Это было весенним днем. День выдался ясный, солнечный, и жизнь бурлила во мне. Я хотел радоваться, но радоваться было нечему. Стою на площади и смотрю вокруг на идущую публику. Вдруг из мечети, где находился тогда художественный фонд, вышел человек среднего возраста, невысокого роста, со светлыми кудрявыми волосами, в модном костюме, с моноклем в глазу, трубкой во рту и с тростью в руке. Тут же выскочили дети пятишести лет, окружили моего незнакомца и стали громко кричать хором: «Маэстро! Маэстро!» Он вытащил из кармана пиджака монеты, наградил каждого рублем, и продолжил свой путь.
Мое любопытство не имело границ. Я стал спрашивать у каждого проходящего: «Кто этот элегантный человек?» В конце концов один прохожий мне объяснил: «Это выдающийся армянский скульптор, приехал к нам из Парижа». Не прошло и недели, как я уже был в мастерской Кочара в качестве ученика. Каждый раз, когда Ерванд Кочар стоял на улице или сидел в кафе, его окружала толпа художников, собравшихся его послушать. Возможно, из-за того, что он был глуховат, у него в высшей степени развилась наблюдательность и изумительная острота зрения. Это придавало преувеличенную выразительность его речи и превращало каждый разговор в живой, незабываемый рассказ. Я был свидетелем многих его бесед. Он говорил не только об искусстве, но больше о жизни, и он никогда не говорил о политике.
Кочар вернулся в Ереван в 1936 году, вернулся из эмиграции, из Парижа. Париж первой половины XX века был мировым центром живописи. В Париже работали Пикассо, Модильяни, Брак... Кочар нашел в себе силы оставить этот город и вернуться в Ереван, где главным творческим методом всех художников был «социалистический реализм», который был чужд Кочару. Несмотря на это, он был полон творческих сил и замыслов. К счастью, в 1937 году ему поручили создать памятник Давиду Сасунскому к 1000-летнему юбилею эпоса. В городе не нашлось подходящей мастерской для работы скульптора. Ему была предоставлена только небольшая открытая площадка на городском Тохмахском кладбище. Я был свидетелем того, как Ерванд Кочар начинал работать над своим Давидом. Сначала он сделал железный каркас высотой в два с половиной человеческих роста. В этом каркасе сложно было увидеть будущий памятник. Обычно скульпторы заполняют каркас глиной и затем лепят детали. Кочар выбрал иной способ, который до него никто не применял: в замешанный в чашке гипс он макал паклю, пропитывал ее гипсом и по маленькому кусочку, по сантиметру созидал будущую скульптуру. Сперва он вылепил голову коня, начав с ноздрей, а затем по этой голове определил пропорции всего будущего монумента. При мне Кочар закончил только работу над головой коня, в 1937 году я уехал учиться в Ленинград. По сантиметру создавать огромную форму из гипса и пакли — это поистине адский физический труд... Уже после войны гипсовый памятник Давиду отчеканили из меди.
Рожденный в творческих и физических муках на кладбище Давид Сасунский Ерванда Кочара стал вечным символом Еревана, равным по своему значению символу Америки статуе Свободы, символу Бразилии статуе Христа-Искупителя, символу Франции Эйфелевой башне. Родному городу Кочар подарил еще много своих бесценных творений, которые принесли славу Армении: знаменитую серию иллюстраций к эпосу «Давид Сасунский», изображающих старинные каменные барельефы, созданные воображением художника, необычайно величе- ственный образ свободолюбивого орла, указыва-
ющего одним крылом дорогу к храму Звартноц...
А еще Кочар подарил Еревану бесценную картину великого французского художника IXX века Гюстава Курбе «Портрет девушки». Сегодня многие музеи мира мечтали бы о таком щедром подарке… А что получил сам Кочар? Два года тюрьмы и два метра земли… Но эти два метра родной кладбищенской земли для бывшего эмигранта Кочара, возможно, стоили больше всех премий, званий и правительственных наград. Он получил самое главное для художника — он стал неотъемлемой частью своей Родины.
Николай Никогосян, 1981 г.