Алиса Меликян: «Натура ДИКТУЕТ СТИЛЬ и композицию»
Скульптор Алиса Меликян родилась в Париже 1926 году. Ей было десять лет, когда ее семья репатриировалась в Армению вместе с 400 другими армянскими семьями на корабле, где находился и армянский художник Ерванд Кочар. Этот же теплоход должен был доставить в Армению останки великого Комитаса.
Еще во время учебы в Художественном училище им. Терлемезяна и Ереванском художественно-театральном институте Алиса начала работать в жанре скульптурного портрета. Автор более 200 работ, Алиса известна своими живыми, экспрессивными портретами знаменитых современников, в основном деятелей искусства. Михаил Тавризян, Грачья Нерсесян, Го-ар Гаспарян, Ованес Шираз, Бабкен Нерсесян, а также известные иностранные гости Армении — композитор Бенджамин Бриттен, шансонье Шарль Азнавур, скрипач Исаак Стерн, певицы Има Сумак и Жаклин Франсуа и многие другие позировали этому талантливому скульптору.
Более тридцати лет Алиса Меликян живет в США, в Лос-Анджелесе, где помимо создания скульптурных портретов она занимается новым для себя видом искусства — цветным стеклом.
— Я рисовала с детства, еще во Франции, в школе я скопировала все картинки из учебников, а позже, в Ереване, в 14 лет сделала копию картины Айвазовского «Девятый вал». Я думаю, профессия сама выбрала меня.
Когда соседской девочке купили железную игрушечную кроватку, а у моих родителей не было денег на такую, я решила слепить для своей куклы мебель из глины, а потом я лепила и самих кукол, и даже домики для них из глины. Я делала формочки для кирпичей из спичечных коробков, отливала кирпичики и строила домики.
В один прекрасный день нас из училища, повели в зоопарк, чтобы сделать зарисовки с натуры. Все начали разбегаться, а двое моих друзей, Араик Арутюнян (позднее стал известным скульптором. — Авт.) и еще один друг, сказали, что идут во Дворец пионеров на классы скульптуры, и я попросилась пойти с ними. Учителя звали Сос, он выставил перед нами геометрические фигуры, и мы их лепили из глины. У меня получилось очень аккуратно. На следующий раз он нам дал задание слепить портрет. Я не знала, как это делается, просто взяла комочки глины, налепила уши, глаза — получилось плохо.
А затем, в 1946 году, мы с Араиком, учась в художественном училище, обратились с просьбой открыть факультет скульптуры — нам не отказали. На факультете было всего два студента: он и я. На второй год обучения к нам пришел преподавать Григор Аганян. Он был родом из Тбилиси, учился и работал в Болгарии и Франции, — вот он и научил нас всем тайнам ремесла. Он посмотрел наши прошлогодние работы и велел их сломать. Я была в шоке, не могла два дня работать. Он, видимо, это понял и стал как-то мягче и внимательнее ко мне относиться.
— Они — необыкновенные люди. Я должна любить человека, которого ваяю, ощущать богатство его внутреннего мира — иначе у меня ничего не получится. Знаменитого нашего актера, народного артиста Грачья Нерсисяна я видела на сцене, его динамичное лицо вдохновило меня. В один прекрасный день я попросту, узнав, где он живет, пришла и позвонила в дверь. Представилась и попросила его позировать для портрета. Он удивился моей смелости и ответил, что его уже дрожь берет от всех этих портретов и подобных предложений. Но скульптурного портрета у него не было. Он согласился, но почему-то сказал, что этот портрет будет последним. Во время работы мы с ним беседовали в основном на домашние темы. Он вспоминал покойную жену и тем самым помогал, раскрепощал меня. Его 1961 г. портрет получился у меня в свободном стиле. Натура, как правило, диктует стиль и композицию.
— Очень! Он даже пришел к нам домой, сфотографировался с домашними — в это время у нас как раз оказались жена Аветика Исаакяна с сестрой, они нам приходятся родственниками. Я на память сохранила окурок сигареты, которую он курил в тот день — необычный такой, золотого цвета. Он сказал, что заказал для меня подарок, серебряный подстаканник, но я его не успела получить... Вскорости Грачья Нерсисян скончался. Моя работа действительно оказалась его последним портретом.
— В 1965 году Азнавур приехал в Армению на три дня с концертами. Я смотрела концерт по телевидению, достала станок и глину и сделала начальную работу. Настал день последнего концерта. Я собрала все эти материалы и отправилась в здание оперы. Кагэбэшники у дверей спросили, куда я направляюсь и зачем, но пропустили меня за сцену. Я могу быть очень смелой, когда дело касается моей работы. Азнавур в это время за кулисами шумно жаловался министру культуры Ханджяну, что даже в туалет не может пойти без надзора КГБ. Ханджян отвлек его внимание на меня, сказав: «Вот пришла наша молодая, талантливая скульпторша исполнить ваш портрет». Он несколько минут позировал мне (этот момент запечатлен на фотографии), а потом пересел и стал играть в нарды. Я даже слегка обиделась, подумала: это неуважение к моему труду. Потом он вышел на сцену. Я побежала в суфлерскую будку, чтобы еще понаблюдать за его лицом, а во втором отделении вернулась за кулисы и закончила работу. Шарль после концерта подарил мне огромную корзину цветов.
Папа помог мне отлить окончательный вариант скульптурного портрета, мы упаковали портрет в сундук и еле успели передать его Азнавуру перед самым отъездом. На следующий год в Армению приехала его мама. Она привезла в подарок от него диск, книгу, в которую Шарль поместил ту самую фотографию, и сказала, что портрет находится в его кабинете, он ему очень нравится.
— Огюст Роден. Меня восхищают его психологичность, экспрессивность, мастерство.
— Моим мужем был художник Карлен Рухикян. Мы с ним дружили еще с училища, с 1943 года. Но я его воспринимала лишь как друга, а гораздо позже, спустя 20 лет, мы как-то встретились на выставке. В зале никого, мы были одни. Он меня спросил: «Алиса, а ты не думаешь о замужестве?» «Думаю, — ответила я, — но подходящей пары что-то не встретила». «Я тоже», — сказал он. «Если хочешь, — предложила я, — могу кого-то поискать для тебя, а ты ищи для меня». Неожиданно он предложил: «А может, мы найдем друг друга?» Мы прожили вместе три года, у нас родился сын. У него была патология пищевода. Он умер... А потом я уже боялась рожать, думая, что с другим ребенком может случиться то же самое. Я начала отпускать мужа одного на отдых, а сама работала. Его брат ругал меня за это, на что я отвечала: «Пусть влюбляется, он ведь художник, ему нужно вдохновение». А в один прекрасный день я попросила его отдать мне ключи от моей студии, где мы жили. Но мы до его смерти оставались в хороших отношениях.
Конечно, моя самая большая любовь была первая, — это Араик Арутюнян. Он был первым мужчиной, который взял меня за руку и объяснился в любви. Он спросил ответа, а я от волнения упала в обморок. В учительском кабинете меня привели в чувство, а его отругали, велели меня не беспокоить. Он еще какое-то время ожидал от меня ответа, а я так и не смогла признаться, что тоже его люблю... Наверное, для меня работа всегда была важнее личной жизни... Когда я приехала в Америку, мне было около 50 лет, друзья и подруги советовали мне выйти замуж, но я решила, что это не для меня.
— У этой истории есть предыстория. Когда наша семья репатриировалась в Армению, этого очень хотел мой папа, а мама была против. Но, оказавшись в Советской Армении, папа начал сожалеть о содеянном и считал единственным положительным результатом переезда то, что дети могли получить хорошее образование. Он всячески поддерживал и поощрял меня в моем творчестве и радовался моим успехам. Когда папа был уже тяжело болен, к нам в гости приехал его брат из Константинополя и предложил мне поехать к ним с ответным визитом. Папа, помню, сказал: «Доченька, ты человек искусства, тебе нужно видеть мир». Но тогда мне отказали в визе, и я решила, что обязательно уеду из этой страны. Эмигрировала я позже, после смерти родителей, в 1978 году.
— Художник Арутюн Золян пригласил меня как-то посетить Фестиваль армянской культуры, который проходил в Барнсдейле. Там он познакомил меня с женщиной, которая занималась цветным стеклом, ее звали Идель Ред-жис. К сожалению, мы не обменялись телефонами, и я потеряла с ней связь. Однажды мы с подругой случайно наткнулись на антикварный магазин, который вызвал у нас интерес. Мы зашли, а там — Идель Реджис, хозяйка. В этом же здании находилась ее студия цветного стекла.
Она была мне очень рада и предложила делать эскизы для цветного стекла. Я отказывалась, думала, не сумею, забыла, что первые три года моего художественного образования были посвящены именно живописи. Она меня уговорила, мы стали работать, а затем она обучила меня технике работы по цветному стеклу. Я ведь досконально углубляюсь в любую работу, которой занимаюсь. И полюбила цветное стекло не меньше скульптуры.
— Это скульптурный портрет Армина Вегнера. Это был немецкий поэт, писатель, фотограф, правозащитник, который в юности служил в немецком санитарном корпусе и попал в Турцию во время Первой мировой войны. Он был персональным санитаром маршала Гольца в Месопотамии во время геноцида и, несмотря на то, что распространение информации на эту тему было запрещено, сделал сотни фотографий и собрал огромное количество документов. Он был арестован немцами, фотографии конфисковали, но в поясе брюк ему удалось сохранить часть фотолент. Всю свою последующую жизнь он посвятил защите прав человека. Общество Армина Вегнера предложило мне сделать этот проект. Я отказалась брать за него деньги, сказала, что моя работа — подарок от армянского народа. Я сделала два портрета, оба в бронзе — один стоит в городе Вуппертале, в гимназии, где учился Вегнер, а второй, более крупный, — на площади в Берлине, недалеко от дома, где он жил.
— В национальных галереях, в домах-музеях, частных коллекциях, даже в храмах...
— В 2001 году... То ли город изменился, то ли я что-то забыла — какие-то улицы я не узнавала, терялась. Неожиданно для меня старые друзья устроили мне тогда юбилей в доме-музее Аветика Исаакяна — было очень приятно.
— Очень люблю убирать квартиру. Я даже скульптурой никогда не могла заниматься, пока вокруг не было идеальной чистоты...
Беседовала Нателла Лалабекян, Лос-Анджелес