Извесиный московский коллекционер Абдулла Аль-Хамадех — основатель и арт-директор галереи «Мир Арт», армянин по происхождению, родившийся в Сирии, перебравшийся оттуда в Советский Союз, вспоминает о прошлом и размышляет о том, как чудовищны и нелепы геополитические страсти, уничтожающие его родину сегодня.
Впервые я узнал, что я армянин, что у меня родственники армяне, на свадьбе моего деда Ахмеда. Было мне шесть лет. Я видел перед собой лицо доброго мужчины, который и раньше всегда со мной играл. Это был дядя Минас — двоюродный брат моего дедушки. Он бывал на всех наших праздниках, как и мы на всех его семейных праздниках. Я спросил: «Папа, а он тоже наш родственник?» «Да, это мой дядя, брат моего родного отца», — ответил отец. Когда я спросил, почему он плохо говорит по-арабски, папа объяснил, что он вообще-то армянин и с детства учил армянский, а не арабский, как ты. Вот тогда я в первый раз узнал, что у нас есть родственники армяне. Естественно, меня охватило любопытство. И я стал часто просить папу, чтобы мы ходили к ним в гости. А когда они приходили к нам, для меня это тоже всегда была большая радость. Дядя Минас, как мне кажется, выделял меня из остальных братьев, приносил сладости, подарки.
Я вырос в семье, где понятие Бога — единое понятие. Никакого особого отношения к религии как к выполнению ряда обязательств. Мы выросли в районе, где рядом жили христиане-арабы, армяне и курды, мусульмане-арабы. В Сирии, особенно в те годы, когда я рос, все прекрасно уживались. Я мог спокойно пойти в церковь, поставить свечи. Сирия ведь — вообще одно из первых мест в мире, откуда вышло христианство. В Сирии можно встретить все христианские церкви: от католической, православной, протестантской до апостольской, так же как и все ветви ислама. Из окна дома, где я вырос, я видел церкви, определяющие разные ветви христианства и мечеть рядом с ними. Сирия была и, я думаю, в глубине своей до сих пор остается многорелигиозной страной — все жили вместе в понятии толерантности, и никаких проблем не возникало.
Мы жили в городе Алеппо. В нашем доме жили христиане-арабы, армяне и мусульмане. Да, были и отдельные районы, разделенные по национально-религиозному признаку. Но вот я вырос в смешанном.
Конечно, слияние культур играет роль. Но самое главное, как сам себя воспитываешь. Ты сам выбираешь себе друзей, сам выбираешь тот или иной школьный предмет, который тебе больше нравится, девочку, с которой хочешь встречаться. А культура — это часть жизни, она формируется через знание или обучение — собственное личное обучение, не институтское. Культура — это мировоззрение каждого человека — либо он пытается расширять ее возможности, либо она бездвижно держит его в своих объятьях, либо вызывает чувство отрицания.
Я родился в 1966 году, в период, который, пожалуй, можно считать одним из самых важных в истории Сирии. Она получила освобождение от французских оккупантов. Кстати, не без помощи Советского Союза. И в период с 1947 года примерно по 1970 год в Сирии шла демократичная политически насыщенная жизнь, когда каждая политическая сила пыталась внести свои идеалы в политическую жизнь страны.
Социалисты и коммунисты, либералы, сторонники возрождения арабской самобытной культуры стремились повлиять на политический курс Сирии. Были и гонения, особенно на коммунистов по религиозному признаку, но в целом все развивалось цивилизованно.
Если говорить об армянской диаспоре в Сирии — она была достаточно значительной. Были времена, когда в моем городе Алеппо жили до двухсот тысяч армян, да и сейчас живут. Только в Алеппо есть шесть армянских церквей. Язык и культура полностью сохранились. Любые национальные меньшинства стараются оберегать их, тем более если оказываются в чужих местах обитания. Хотя, строго говоря, армяне появились в Сирии за много веков до геноцида армян. А уже основной поток беженцев хлынул перед первой мировой войной. Так и мой дедушка, которого, спасая от турок, отдали в арабскую семью, где его приняли, воспитали. Дедушка вырос мусульманином, женился на дочке арабского шейха, поэтому мой отец, дяди, я — мусульмане.
В Турции есть район, который называется Гулдаг (переводится как «Гора роз») — там занимались разведением тутового шелкопряда. В этом районе всегда жили четыре нации: большинство армян, частично греки, курды — крестьяне, работающие на земле, и были там турки. Из этого района происходит семья моего прадеда. Большие поселения армян не могли возникнуть за короткий период. У меня остались фотографии тех мест — полуразрушенные древние церкви, каменные плиты, на которых очевидно, что вырезаны молитвы на армянском языке. Район был интересен. И те, кто занимался шелководством, естественно, не были бедными людьми. Так что мотивы гонений Османской империи против армян не только религиозные, но и экономические. Армяне и греки были владельцами больших ферм, садов, поместий. Они имели мастерские, различные производства. Понятно, что потенциал этого вопроса — экономическая выгода.
Мой дедушка Бедрос Газоян родился в Гулдаге, но прожил там только до 4–5 лет. Во время геноцида дедушку и его сестру, которая была старше него всего на пару лет, взяла домработница. Одного двоюродного брата — его зовут Сероб — взяли с собой греки и он жил в Греции, а потом брат переехал в советскую Армению в 1947 году, где и остался жить. У него родились там двое детей: Акоб и Соник. Я видел его много раз, когда он приезжал к нам с Сирию с Акобом. Он дожил до очень преклонных лет. Все — и мой дедушка, и его двоюродные братья хорошо помнили историю Геноцида, несмотря на то, что были еще детьми. Шли на обозах, на ослах. Шли пешком. Женщина, которая спасла моего дедушку, отдала его сестру семье, двигавшейся в сторону города Камышли. Это была хорошая добрая семья, они увидели, что девушка явно хорошего происхождения, воспитанная, и эта сирийская семья ее приютила. Дедушка много искал свою сестру, но как он ни старался разыскать ее, не нашел. Он так и умер, не увидев ее.
Сам я впервые приехал в СССР в 1990-м, это была туристическая поездка, которая мне очень понравилась. А переехал я сюда в 1991-м. И еще — когда мне было шестнадцать лет, я перед собой поставил установку, что буду жить в Советском Союзе. Ничего удивительного, ведь я вырос на советской культуре, музыке (особенно мне нравился «Спартак» Хачатуряна), истории, книгах, кино. Я ходил в советский культурный центр, на выставки советских художников. Я очень много знал о Советском Союзе. В нашей семье можно было послушать Рахманинова, почитать Айтматова, Васильева, Макаренко. Книги были, правда, на арабском, и это была хорошая библиотека, которую собирали все поколения нашей семьи. Добавьте сюда советские фильмы, музыку. У меня было подсознательное ощущение, что рай на земле — именно там, что это страна, где уважают искусство, труд, где все равны.
Что касается галереи «Мир Арт» — она никогда не была моей главной целью. Моей главной целью было коллекционирование. Галерея появилась впоследствии, когда коллекция разрослась. В 1998-м после дефолта я потерял все заработанные мною до этого деньги. И то, что в моей коллекции были какие-то произведения, меня, по сути, спасло.
Я люблю изобразительное искусство, которое захватывает по содержанию и одновременно в нем есть академизм, то есть философия картины, произведения искусства должна быть подкреплена качеством исполнения. Или когда я вижу новое направление, когда художник доносит до меня знакомую мне информацию, но уже в совершенно новом формате. Это мне интересно. Когда художник не копирует чью-то палитру, а создает свою палитру и композицию.
Сложно сказать, большая у меня коллекция или маленькая. Большая коллекция — это когда у тебя тысяча картин тысячи разных художников, а если картин тысяча, а художников — 25, то это уже не большая коллекция, просто в ней большое количество работ. В этом смысле моя коллекция небольшая.
Еще есть род коллекционеров, которые не показывают свои коллекции, — по-моему, это чисто эгоистический подход к искусству. И этот тип коллекционеров любит себя, а не искусство. Искусство живет, когда его люди видят. Происходит обмен между произведением и зрителем. Я занимаюсь тем делом, которое люблю, которым живу. Заходя к себе, я попадаю в совершенно особую атмосферу, для меня это род арт-терапии.
Печалит и тревожит то, что сейчас происходит в Сирии. Сирия находится в центре мира — я совершенно обоснованно это говорю. От Востока до Средиземноморья, между Азией, Африкой и Европой, Севером и Югом... Это место, откуда финикийцы покоряли Средиземноморье. По Сирии проходил Великий шелковый путь. В Сирии сменилось двести цивилизаций — это же огромный исторический потенциал! У турецких властей сейчас прямая заинтересованность в захвате сирийской земли. Я обвиняю мировые державы в том, что они пытаются решить все свои проблемы и свои вопросы через чужой народ, который ни за что погибает. Война между суннитами и шиитами — это полный бред. Религиозные лозунги, позволяют мировым державам прикрывать решения своих геополитических интересов в Сирии.
В Сирии у меня остались не только друзья, но и родители, и родственники. Плачевно, когда ты видишь, что человек делает плохую вещь несознательно, но в таком случае его еще можно простить. Почему турецкое государство не может признать геноцид армян? Почему? Я не понимаю. Может быть, если бы геноцид был признан, всем было бы намного легче, от того, что убийца пришел и попросил прощения.
Текст: Виталий Науменко