Сергей МАНУКЯН: «Джазовый МУЗЫКАНТ — это ЧЕЛОВЕК, который ПИШЕТ ИЗЛОЖЕНИЕ»

Один из самых известных джазовых музыкантов современности, он родился в Чечне, в городе Грозном, там же получил музыкальное образование (по классу ударных) и вот уже четверть века живет в Москве, дает концерты по всему миру и своим образом жизни отстаивает необходимость преодоления всяческих канонов, а также автономность творческого самостояния. Знакомьтесь: композитор, вокалист, клавишник, барабанщик, короче, человек-оркестр — Сергей Манукян.

— А вы не знаете случайно, откуда в 90-е годы появилось слово — диаспора? Почему вдруг вспомнили это греческое слово?

— И произошло это именно в 90-е. Возникла вот эта установка: мол, вы, ребята, как-нибудь там кучкуйтесь, но только чтобы не разбредаться!

— А суть одна и та же. То есть мы, люди диаспоры, живем какой-то своей жизнью; мы не живем жизнью нации. А что такое нация? Это сообщество разных национальностей, объединенных каким-либо государством, так? Скажем, в британскую нацию входит огромное количество разноплеменных людей: кто принимает британский жизненный уклад, тот и британец.

— Прежде всего этот процесс — неизбежный и необратимый. Никакому таджику нельзя приказать, чтоб он не женился на грузинке. Его ни за что не уговоришь, что этого не следует делать, а то наступит какая-то там «ассимиляция». Ведь ассимиляция не есть поглощение одним народом других народов. Просто время от времени случаются смешанные браки — и как можно этот процесс регулировать? Никак. То есть все боятся некой ассимиляции, но тем не менее какой-нибудь среднестатистический кавказец вдруг хочет жениться на русской девушке — и никто ему ничего не возражает. А он в это время теряет половину своей кавказской крови.

— Конечно. «Манук» — это «малыш». То есть я — Малышев, по-русски.

— Не то слово! В Армении живут мои двоюродные сестры. Да и мои родители: папа из Степанавана, мама из Зангезура.

— Видимо, уехали за лучшей жизнью. Как люди перемещаются? Это был такой очень интернациональный город: русские, армяне, грузины, греки. Теперь, понятно, в нем многое изменилось. А в Армении я люблю бывать — в том числе с концертами. Когда туда приезжаешь, особенно в те места, где стоят памятники, которым по 2500 лет, тогда понимаешь, что эта земля многое знает. И потому она гораздо более спокойная. Опять-таки: там свой уклад, который никакая советская власть не сумела выветрить… Однажды моя супруга очутилась в Армении возле древнего храма на краю крутого обрыва. Вдали вьется речка, рядом дорога… Ни проводов, ни столбов… Она мне потом рассказывала: «Я поймала себя на мысли, что даже не знаю, какой теперь год». Кажется, что времени — нет. Вот это ощущение, скорее всего, и спасает наш народ. К сожалению, человек слаб. Даже в таких «мелочах» как язык. Для того чтобы влиться в чужую языковую среду он должен напрочь забыть ту, в которой он вырос. И когда люди уезжают, а потом ругают то место, которое покинули, они делают это для того, чтоб быстрее освоиться в чужой земле. Человеку не хватает сил, чтобы все это внутри себя держать. Напротив, духовные люди — они тем и отличаются от… обычных, что всегда всё укладывают в себе. Они сохраняют всю информацию — ни один «файл» не удаляют в «корзину».

— В раннем детстве меня покрестила моя бабушка. Я считаю, очень хорошо, что существует такое духовное пространство, в котором нет корысти. Ведь мы не обязаны исполнять все обряды — никто нас к этому не принуждает. И если, живя вот этой абсолютно мирской жизнью, вспоминаешь Бога — не только тогда, когда тебе плохо, но и тогда, когда тебе хорошо, — это большое счастье.

— Безусловно! Мы обращаемся к Богу как к своему отцу — чтобы помог, дал нам силы. Ведь это не просто — выступать на сцене среди огромной аудитории; для этого требуется вдохновение. А что такое вдохновение? Это когда Бог вдыхает в тебя энергию. Оно не является по первой же просьбе. Вдохновение посещает только в том случае, если ты до этого соблюдал хоть какие-то элементарные Божьи законы: какое-то бескорыстное доброделание — хотя бы по отношению к близким тебе людям. Любовь, лишенная корысти, — вот в чем смысл веры. Поскольку человечество — в библейском изложении — было обречено на вольные духовные «хлеба», то в этом и заключается твоя свобода: быть или не быть с Богом. Однако есть также и свобода от греха, и лично для меня она является истинной свободой. Когда ты свободен от своего «хочу», которое зачастую имеет животное происхождение.

— Помню, мне было лет 8–9 и я слышал хорошую музыку — мне казалось, что так и надо. Вот когда в юном возрасте улавливаешь этот совершенно неповторимый момент музыкальной истины. Человек, услышавший однажды правду, потом ничего другого уже слышать не хочет. Я рано научился различать настоящую музыку и суррогат. Музыки ведь вообще — мало. К сожалению, многое из того, что мы сегодня слышим, к музыке имеет очень косвенное отношение. Музыку эксплуатируют, выдумывают какие-то новые жанры. Но музыка сама вольна выбирать, к кому ей идти. Кто способен ее воспроизвести на достойном уровне. В этом смысле абсолютные победители этого никем не организованного музыкального конкурса — «битлы», по сути, безграмотные дилетанты. Они сделали в XX веке столько музыки, сколько не сделал никто!

— Джазовый музыкант — это человек, который пишет изложение. Он излагает «своими словами» (музыкальными мыслями) то, что услышал. Есть некий услышанный им рассказ. Ведь нельзя же его повторить — слово в слово? Эта новая версия часто бывает более бедна мелодически, чем оригинал. Она бывает более «технологична» — когда музыкант демонстрирует свои артистические возможности. Понятное дело: если идет речь о классике, то — чего тут рассказывать, Моцарт все рассказал. Если идет речь о литературной классике — то больше, чем сказал Достоевский, не скажешь. Единственные «джазисты» здесь — это актеры, а также режиссеры театра и кино. Которые берут и интерпретируют, скажем, Достоевского или Чехова — подвергают классическое произведение переосмыслению. Подобным актером — и режиссером — является джазовый музыкант. Он должен иметь возможность высказаться. Вдруг взять и переиграть, перепеть что-то услышанное. Если история грустная — сделать ее повеселее. Коротенькую историю сделать более подробной. В этом смысле очень благодатный жанр — песня. Особенно для того, кто любит импровизировать. Раньше, во всех классических канонах, это называлось вариацией. Скажем, Лист писал вариации на музыку Паганини.

— Ну, американец Pat Matheny ведь, если не ошибаюсь, наполовину бразилец, наполовину венгр. И он, конечно, очень многое воспринял от бразильской школы. А Бразилия — это такая многонациональная страна: тут живут и португальцы, и итальянцы, и африканские народы… Крутейший замес. Вообще, музыка в Америке весьма агрессивна, напориста; а в бразильском изложении она становится мягче, мелодичней… И африканская ритмика в Бразилии не такая, как на Кубе. Тут больше самбы, босса-новы. Впитавший все это Pat Matheny, конечно, отличается от джазовых авангардистов, которые протестуют против всяческих устоев, против всего фундаментального. Но — простите за грубое сравнение — расстройство желудка у человека бывает минут пять, потом он принимает какое-нибудь закрепляющее средство — и все нормализуется.

— А также гармония.

Беседовал Санджар Янышев. Журнал «Жам». Весна 2010 г. Фотографии: Владимир Бурцев