Державный гранильщик образов — Степан Тарьян
Свою родовую фамилию «Тархарарьянц» он переделал в «Тарьян», сократив несколько букв. Нет такой области, такого жанра изобразительного искусства, где бы ни проявил себя Степан Тарьян (1899–1954): скульптура, живопись, графика, театр…
О выдающемся художнике, человеке необыкновенной судьбы (и в то же время очень обыкновенной, памятуя время, в которое ему довелось жить и творить) мы беседовали с его сыном Рубеном Степановичем Тарьяном, театральным режиссером, автором пока не изданной книги об отце и матери «Жизнь в искусстве».
Степан Тарьян. Ереван. 1949 г.
— Он родился в Тифлисе, в семье каменотеса-орнаментщика, «нахшкара», Микаэла Тархарарьянца, который умер, когда Степану было 6 лет. Мальчик уже тогда очень любил рисовать.
Увидеть и зафиксировать, сохранить увиденное — это у него было с самого раннего детства. И наставник в приходской школе святого Геворка, где папа в те годы учился, показал его рисунки художнику Арутюну Шамшиняну. Тот сказал: «Приведи мальчика, я буду его учить». С этого все и пошло. Кстати, многие ученики Шамшиняна стали впоследствии гордостью Армении: и архитектор Миша Мазманян, и скульптор Ерванд Кочар (Кочарян), автор памятника Давиду Сасунскому в Ереване…
Саят-Нова. Графика. 1945 г.
— Тифлис всегда был городом многонациональным — город-котел, атмосфера вечного праздника, «кяйноба». Эти фантастические праздничные шествия, этот дым жаровен, эти верблюды и ослы, эти лавки и духаны, эти мастерские и торговые ряды, эти знаменитые балконы и веранды с разноцветными витражами, маленькие уютные дворики с фонтанами…
Я рос уже в Эривани (так и сегодня мне хочется называть Ереван), однако рассказы отца о Тифлисе его детства помню хорошо. Папа говорил о нем немного, но с какой-то непонятной мне тогда нежностью…
…Другим учителем отца был Яков Николадзе. В Тифлисской академии художеств, где в 1921–1923 годах учился папа, Николадзе руководил скульптурным факультетом. В свое время он привез в Грузию из Парижа свои впечатления от искусства Родена, что сказалось на его работах и через него передалось и моему отцу.
А в 1923-м папа поехал учиться в Петроград.
Из дневника отца.
«Петроград, сентябрь 1923 г. Несмотря на то, что я Петербург очень любил <…> главным образом по литературным источникам, город оставил во мне неприятное впечатление. <…> Где его чистые улицы, ослепительное освещение, роскошные витрины, рестораны, лошади и женщины?.. Я уверен, что красивых и интересных женщин не пускают в город, потому что нет ни одной не то что красивой, но даже мало-мальски интересной женщины. А как одеваются петербуржцы — с ума можно сойти».
«Цветущее абрикосовое дерево». 1945 г.
— Да, правительство пообещало построить в Ереване мастерские для художников и скульпторов, вернувшихся на родину… Я родился в 1932 году. К тому времени отец, с отличием окончивший учебу (дипломную работу Тарьяна «Каменотес» отлили для музея тамошней академии художеств), уже пять лет жил в Ереване, работал художником в театрах Армении (прежде всего в театре им. Г. Сандукяна), на киностудии «Арменкино», в Госиздате оформлял книги, преподавал… Я помню папину мастерскую, где мы тогда жили, помню бесконечный поток людей: дом всегда был полон людьми искусства, папиными и мамиными друзьями. Мама, Майрануш Пароникян, тоже ведь была известная в республике актриса… Она выступала под именем Тутушик (в переводе с армянского — «девушка в полном расцвете своей красоты»).
Майрануш Пароникян. 1935 г.
— О-о-о, это долгая история. Маминого отца в 1915 году убили турки. Он был учеником и другом армянского католикоса Мкртича I в древней столице Армении, городе Ван. А в 1890-х годах возглавил народное ополчение. Когда началась турецкая резня, дед приехал в Ван, чтобы вывезти оттуда свою семью; кто-то его выдал, дед не успел увидеть ни жену, ни детей — на пороге своего дома он был зарезан. Бабушка с двумя сыновьями и дочерью (моей мамой) бежали в Восточную Армению, в Эривань. В пути погиб старший сын Овсеп. В Эриване умерла и бабушка; пятилетнюю маму с ее пятнадцатилетним братом Пароником развели по разным детдомам. В 1918 году дядя Пароник уехал в Америку учиться: вдвоем с другом они добрались до Батуми, нанялись на какой-то пароход и уплыли. Мама осталась одна-одинешенька в единственном на всю Армению английском приюте. В те годы Эривань был небольшим провинциальным городом. Все большие (то есть двух-трехэтажные) здания были приспособлены под детские приюты. «Страна боли, страна сирот», — говорил наш поэт Ованес Туманян… Параллельно со школьными занятиями мама училась танцам, и вскоре стала солисткой народного танцевального ансамбля… В 1927 году в театре им. Сундукяна для какого-то спектакля понадобился восточный танец, и он пригласил солистку народного ансамбля. Так мама попала на сцену театра, художником-оформителем которого был мой папа.
Степан Тарьян. Ленинград. 1924 г.
— Мама с дядей Пароником не виделись до 1935 года. В СССР тогда готовился проект новой сталинской конституции. Со всего мира в Страну Советов были приглашены в качестве наблюдателей молодые специалисты, которым Сталин хотел показать «счастливую жизнь» простых советских людей. Среди этих специалистов был и мамин брат, ставший в Америке инженером-изобретателем. Так они и встретились — спустя 18 лет после разлуки. Дядя уговаривал папу и маму отправиться в то путешествие, которое сам он однажды уже совершил. Он оставил нам деньги и уехал в Швейцарию (по вопросу патента на очередное свое изобретение). Уже были куплены билеты на теплоход из Батуми в Гавр, где дядя должен был нас встретить и на «Нормандии» поплыть с нами в Америку. Но никто никуда, конечно, не поехал. Случилось страшное. Берия собственноручно застрелил Агаси Ханджяна, первого секретаря ЦК КП Армении, который был однокашником моего дяди — они учились в одной гимназии. Дело было представлено как самоубийство. Но по заключению патологоанатома (вскоре умершего загадочной смертью — от простуды), для выстрела в себя Ханджян должен был иметь трехметровую руку…
А в момент убийства на его руке был подарок моего дяди — золотые часы… Мы ждали, что папу и маму вот-вот заберут: ведь всем было известно, что приехавший из Америки Пароник встречался с Ханджяном, что общался с большим кругом родительских друзей — художников, артистов, а также с университетскими учеными; мало того, привез им какие-то «приборы». В городе начались аресты. Деньги, которые Пароник оставил нам на дорогу, папа в 1941 году передал в Фонд обороны.
Из дневника отца.
«10.07.1936. Какой кошмар, какой ужас — Ханджян покончил жизнь самоубийством. В сообщении ЗКК КП(б) говорится, что Х. за последние годы совершил ряд крупных политических ошибок; осознав эти ошибки, Х. не нашел в себе силы, как подобает большевику, исправить на деле эти ошибки и предательски покончил с собой. 20.07. Неприятные дни, многих занимает этот роковой и позорный шаг, который сделал А. Ханджян. <…> Ничем серьезным заниматься не могу. <…> Мама говорила, что он поступил бы правильно, если бы ушел из Армении и работал в Москве… Такой молодой и умный везде нашел бы себе работу, не опозорил бы себя и на старости лет родителей, не омрачил бы их существование…»
Со старшим сыном Рубеном в Ленинграде. 1953 г.
— Он вынужден был, как и многие художники в те годы, балансировать… Ему, скажем, было интересно воссоздать в мраморе облик великого армянского ашуга Саят-Нова (сохранился лишь рисунок, на который, кстати, ориентировался Сергей Параджанов в своем «Цвете граната»), а ему навязывали современных партийных деятелей. Вскоре отца вызвали в «органы» и поставили вопрос: почему он не обращается к образу великого Сталина? Папа им сказал: «Я не кладбищенский скульптор, чтоб по мертвой фотографии делать мертвую скульптуру. Вы сейчас мне пеняете, что я не леплю, а потом будете говорить, что я плохо или нереалистично слепил». Ему говорят: «А как же другие лепят?» Отец: «Это талантливые люди, они могут, а я этому не обучен». И он вынужден был в свое оправдание писать портреты стахановцев, передовиков легкой промышленности, сельского хозяйства и т.д. Папа мечтал лепить, попримеру Клодта, коней, а ему: «Ленин и Сталин на лошадях никогда не ездили!» И отец делает конную статую командира Красной Армии…
Из дневника отца.
«24.06.1938. Опять наступило лето, и я не знаю, как концы с концами свести. Очень трудно покупать путевку, посылать Рубика отдельно, маме послать деньги в Тбилиси, а самому жить в Ереване, не говоря уже о том, что помогать нужно иногда племянникам. Когда же мне работать, не знаю.
27.02.1939. Сегодня в 6 утра родился мой второй сын, которого, как сказал Рубик, назовем Давидом».
09.03. Сегодня привез я домой Тутуш и мальчика, но он еще очень тихий — назвали его Суреном.
17.03. Сегодня исполнилось мне сорок лет. <…> Почти целый день сидел дома, ел кябаб, а вечером пил чай —так торжественно и провелсвое рождение.
Сценография спектакля «Хатабала» в Государственном театре Армении. Ереван. 1935 г.
— Незавершенным остался образ нашего композитора Комитаса, за работу над которым отца обвиняли в клерикализме. Остался не до конца осуществленным
образ великого полководца и освободителя армянского народа от персов Вартана Мамиконяна… «Державный гранильщик образов» — такой титул давали мастера средневековья друг другу в знак серьезного и лишенного зависти признания. Этим же титулом наградил моего отца художник Микаэл Мазманян. Папа придумал скульптурную композицию «Три грации». По словам искусствоведа Вагана Арутюняна, Тарьян любил и чувствовал красоту и стремился запечатлеть ее, как будто был научен самим Рафаэлем.
…И все-таки одну из «граций» папа воплотил. Наиболее яркий созданный Тарьяном образ красивой женщины — выполненный в мраморе портрет любимой и единственной жены Тутуш.
«Цветущая яблоня». 1945 г.
«Дама с сумочкой». 1920 г.
«Каменототес». 1929 г.
На занятиях в академии художеств. 1924 г.
Беседовала Анна Гиваргизян. Журнал «Жам». Осень 2009 г.