Тигран Дзитохцян: «Форма ничто, идея всё»

«Можно простить человеку, который делает нечто полезное, если только он этим не восторгается. Тому же, кто создает бесполезное, единственным оправданием служит лишь страстная любовь к своему творению». Это сказал Оскар Уайльд и, пожалуй, мысль эта, как никакая другая, точно характеризует творчество художника и человека, нашедшего свою эксклюзивную тропу в мире изобразительного искусства и своё персональное поле для творчества. К художнику Тиграну Дзитохцяну это относится в полной мере – он не восторгается своим творчеством, оставляя восторг и аплодисменты зрителям, и в то же время влюблён в свою работу, поскольку уверен, что без любви, нет, не к творению своему, а просто без этого всепоглощающего чувства, ни одному художнику не удалось бы создать столь светлый и гармоничный союз зрителя и произведения. Когда зритель ощущает свою прямую причастность к произведению, а произведение словно дышит и живёт этой причастностью человека.

Тигран Дзитохцян часто приезжает в Ереван. Ощущение родительского дома не оставляет его никогда, хотя он уже давно живёт в Нью-Йорке, а сейчас в одной из знаменитых галерей мегаполиса Allouche проходит выставка его последних работ. Нам удалось встретиться с ним и задать ему несколько вопросов. 

– Неожиданно. Сам я, конечно, о таком сравнении и не думал, никогда таких параллелей не проводил. Думаю, просто каждый из нас старается делать своё дело на своем месте как можно лучше. У нас очень разные области.

– Не скрою, такое соседство мне льстит. Сержа очень люблю и System of a Down люблю независимо от того, армяне это или нет. А футболом в принципе давно не болею, но именно из-за Генриха интерес  мой восстановился, потому что сегодня трудно найти армянина, который бы не болел за Манчестер Юнайтед, как в свое время все мы болели за дортмундскую Боруссию, где опять же играл Генрих. Если завтра он будет играть в Испании, все мы будем болеть за испанский клуб. И это несмотря на некоторое разочарование от коммерческой составляющей футбола. Мхитарян – потрясающий  мастер, чем больше будет таких ребят во всех областях, тем лучше. Просто Генрих и Серж собирают стадионы, а искусство ограничено в зрителях. Моих зрителей меньше, это камерная аудитория.

– Да, конечно, мне много пишут. И я стараюсь отвечать хотя бы тем, у кого появляется хорошая идея, кто нестандартно мыслит. Отвечать всем невозможно. Конечно, реакция людей вдохновляет, и придает мне сил и энергии. Я очень много работаю, и такая поддержка и энергия извне очень важны для меня. Начинаю меньше спать и больше рисовать.

– Да, в выставках участвую постоянно. Групповые выставки у меня перманентные, выставляюсь в разных галереях и в Нью-Йорке, и в Европе. Сейчас  открылась, наверно, моя самая масштабная персональная выставка в очень большой и, пожалуй, одной из лучших галерей в Нью-Йорке. Allouche Gallery расположена прямо напротив всемирно известного музея современного искусства и сегодня это лучшее место для выставки. Если в музее Гафесчяна в позапрошлом году было представлено всего шесть моих работ, на этот раз выставлено 15...

– Не делю людей на коммунистов и инакомыслящих, художников – на абстракционистов и реалистов. Для меня человек хороший или плохой, а художник – это прежде всего творческий человек. Я сам развиваюсь постоянно, меняюсь каждый день. И, честно говоря, не очень понимаю художников, которые делают нечто, что хотят видеть люди сегодня или будут хотеть видеть завтра.  У меня, к примеру, отношение к так называемой непонятной живописи, ташизму, конструктивизму и так далее, непростое, как и многих зрителей. Но проходит время, и каждое течение может открыться для нас по-новому. Начинаешь видеть это в других измерениях. Что-то начинает привлекать больше. И наоборот можно со временем отвернуться от любимого художника. Это, думаю, естественно.

– В Армении изобразительное искусство принято делить на стили. У меня есть ощущение, что армянская живопись немного этноиллюстративна. Она больше построена на эмоциях, даже визуально она эмоциональна. Современный же подход, думаю, требует несколько большего интеллекта, идея диктует форму. У нас немного наоборот. Это старая школа, и старый подход к искусству. Люди в Армении ищут форму. Я не говорю, хорошо это или плохо, я это вижу как факт.

– Проблема в том, что музей современного искусства придумал и закладывал Генрих Игитян, и он добился, чтобы у музея было специальное здание. Потом в весёлых 90-х это здание было отобрано, отсужено, не хочу вдаваться  в детали, но он оказался в маленьком подвальном помещении. Для статуса музея современного искусства этого очень мало. Даже не знаю, что сейчас там. Новое здание на проспекте было архитектурно неидеальным для музея – на круглые стены тяжело было вешать большие работы. Но в любом случае это был музей современного искуства. Это было представительное здание. Потом выяснилось, что это, наверно, слишком большая роскошь для Еревана. А ведь это был чуть ли не первый музей современного искусства на постсоветском пространстве. Для меня музей современного искусства – это живой организм, который постоянно обновляется, отражает все настроения сегодняшнего дня. Там же выставлены в принципе художники, которых уже нет. Так что он плавно переходит просто в музей. Понимаю, что в стране мало возможностей – какой музей сегодня может купить произведение искусства? Ни один. Даже наша главная картинная галерея за всю историю своего существования не купила ни одной картины. Экспозиция пополнялась дарами от художников, за счет меценатов. В советские времена были госзаказы, но никому и в голову не приходило обновлять экспозицию работами молодых художников, живущих в разных концах света. Просто этим никто не занимался. Этим болел Генрих Игитян, он жил этим. Это был человек, который мог говорить с художниками. Если бы он сейчас был, я бы ему отдал все, что бы он ни попросил. Я, к примеру, подарил картинной галерее огромную картину, за которую мне в США предлагали очень большие деньги. А когда открылся музей Комитаса, предложил сделать свой портрет композитора. Мне просто сказали «нет»...

– Нет, конечно. Я всегда открыт для интересных предложений. Например, очень хочу расписать армянскую современную церковь. Чтобы был архитектор, с которым бы я поработал. Если честно, сейчас строится много церквей, а росписи в них, мягко говоря, не очень... То же самое в новой армянской церкви в Москве. Слабые росписи. Оплаты за это не хочу. Я самодостаточен и хочу это делать не ради денег, просто считаю, что если в жизни чему-то научился, то должен этим делиться. Но когда мне говорят, что нужно подмазать одного, подружиться с тем, я этого делать не буду. Мне важно, чтобы мне ответили таким же желанием работать, какое есть у меня. Одностороннее движение тут ни к чему не приводит.

– Есть американский режиссер Артур Балдер, который делает документальные фильмы о художниках. Он нашел меня в интернете, написал и предложил встретиться. У меня тогда было непростое время. Были проблемы в личной жизни, мы с женой расстались, и это мне далось очень тяжело. Тогда я работал по 20 часов в день. Именно в этом состоянии он меня застал и сказал, что хочет снять обо мне фильм. Фильм о сегодняшнем моём дне со всеми моими переживаниями – эмоциональными, душевными, физическими. «Ты делаешь что-то из ничего, и я хочу тоже так попробовать», – сказал режиссер. Все начиналось мило и наивно. А по ходу работы всё менялось, обрастало мясом...

– У меня в период съемок были достаточно известные интересные модели. Одной из них была Сьюзан Сарандон. Мы подружились. Режиссер решил и её снять. Я предложил ей принять участие в нашем проекте. Она согласилась, чего в принципе никто не ожидал. Это актрисса топовая, обладательница «Оскара», у неё контракт. И её участие в любом фильме стоит много-много миллионов долларов. Фильм, да, о моём творчестве, но она сильно присутствует в нём. Это диалог, я её рисую, и мы общаемся. Живо и непосредственно. А тема вечная – женская красота. Разговор достаточно глубокий получился, причем, это была чистой воды импровизация, экспромт. Мы отсняли 21 минуту. И почти всё использовали в более чем часовом фильме.

Получился достаточно визуальный артхаузовский фильм. Там не только разговор с Сьюзан, не только мои работы, моя студия, выставки, галереи, но и города – Нью-Йорк, Ереван, Майами... Пока фильм «Американское зеркало» мы нигде не показывали. Думаю, покажем его на больших кинофестивалях , включая Берлинале.

– Я всегда открыт для общения. Ко мне могут приходить все, кто хочет чему-то научиться. Но я не могу работать с молодыми людьми, которые начинают общение со мной с вопроса: как продать работу? Они уже собираются что-то продать, хотя пока ещё ничего не сделали. Этому я никого не могу обучить, потому что это приходит само собой, когда у тебя есть качество работы. Понимаю, что это не от хорошей жизни, но начинать с этого в 18 лет, неправильно. Я, к примеру, до 26 лет ни одной работы не продал, было, даже голодал. В Швейцарии разносил газеты и журналы по утрам. Чего только не делал для того, чтобы оплачивать учебу. Знаете, когда я уезжал из Еревана, родители смогли мне дать только 400 долларов...

– Первое большое ощущение – в начале нулевых, когда я был студентом, подрабатывал, сидели с другом и думали, как раздобыть денег на пиво. Не хватило денег у обоих. А за день до этого приезжал один человек, как позже выяснилось, галерист, который искал молодых художников. Приехал в 11 вечера. Посмотрел картины. «Могу сейчас увезти?», спрашивает. Я отнёсся к этому предложению несерьёзно. Но не отказал: «Забирай хоть всё!» И он забрал все работы, прямо тут же загрузил в машину и уехал. А мы сидим без денег, не знаем что делать. Через пару дней он звонит и сообщает, что всё продал! Это была целая куча денег. Я сразу пошёл в автомагазин напротив галереи и купил машину... Помешан на скорости, на спортиных машинах, занимался автоспортом.Теперь у меня была машина, и снова не было денег. Но я понял, нужно работать и придумывать что-то такое, что удивило бы всех...

– Когда я приехал в Нью-Йорк, у меня там никого не было. Только одна знакомая, с которой мы вместе преподавали в Швейцарии. С чего начать, спрашиваю. Разумеется, она мне сообщила, что нужно прежде всего найти работу, скажем, в Макдональдсе, снять комнату в Бронксе... Я сказал сразу, что хочу рисовать и только рисовать. Последовал ее монолог минут на 30. В частности, о том, что талантливейшие художники живут в Нью-Йорке уже 30 лет и приехали сюда с этой же идеей. И что это сказки. Нет в Нью-Йорке художников, которые постоянно продаются и становятся звездами. Они преподают, подрабатывают, как могут. Что это не жизнь вообще. В Нью-Йорке живут 500 тысяч художников, то есть столько людей считают себя художниками. Просто временно у них какая-то другая работа, чтобы жить. Полмиллиона художников на 500 галерей! Если просто разделить, тысяча человек на каждую галерею получается. А на хорошие галереи приходится по 50 тысяч человек, которые хотят там выставляться. Это действительно можно сравнить с шансами выиграть в лотерею.

Я всё это выслушал, понял, что как бы там ни было, это правда. Сначала мне показалось, что земля ушла из-под ног, но меня это и подстегнуло. В Европе была какая-то стабильность, но не было проблесков, ты понимал, что у тебя в жизни ничего не изменится. И это не связано с карьерой, станешь ты звездой или нет, но вот мне нужен был такой толчок и такой стимул, чтобы как художник взорваться изнутри. Нью-Йорк мне это дал. Он дал мне ощущение сегодняшнего дня – а здесь ты живёшь сегодня, не вчера, не завтра, вот сегодня ты живёшь-выживаешь и строишь свое будущее каждый божий день, если ты сегодня ничего не сделал, завтра тебе будет плохо. Это ты очень быстро чувствуешь. Этот город может тебя выплюнуть за месяц. И вот ты всё время бегаешь там, как подстегнутый. Город потрясающий, сумасшедший, но и самый тяжёлый тоже. Если ты можешь преуспеть в Нью-Йорке, ты можешь преуспеть везде, там я понял смысл известной песни Синатры. В очень сжатом варианте ты за год проживаешь там целую жизнь, учишься все время. Жизнь учит.

– Первая работа из этого цикла была сделана летом 2012 года. И серия продолжается, она востребована до сих пор. Эскизы делал ещё за год до этого и знал, что это может принести успех и станет тем, что я хотел. Я искал подходящую модель, отшлифовывал детали. И когда всё сошлось, понял, что эта работа изменит всё в моей жизни. Так и произошло. Сделал большую работу. Я не обращался ни в одну галерею. Я никому не писал. Никуда не ходил, ни с кем не знакомился. Но снял не дыру в Бронксе, а лофт в Даунтауне в Манхэттене, и у меня были деньги на оплату этого роскошного жилья-студии на один месяц. Я верил и думал, что заработаю за этот месяц на оплату лофта, то есть нормальной жизни с хорошими условиями, ещё на один месяц. И это получилось. Продолжалось так 2-3 года. Но я при этом работал по 20 часов  сутки, спал по 15 минут каждые три часа. Мы приглашали друзей, друзья своих, показывал гостям новые работы. С каждым разом приходило всё больше людей. И однажды пришёл тот, кто купил мою первую работу из этой серии, состоятельный любитель живописи сразу выписал чек. Потом я выставил эту работу в Фейсбуке. Тогда у меня даже странички своей не было. Потом какой-то блогер написал статью, пошло по более чем ста блогам. И уже через несколько дней зафиксировал сотни тысяч распространений. В интернете меня уже знали сотни тысяч человек. Фейсбук, Инстаграм, который у меня появился позже - это большая сила.

Мною заинтересовались крупные галереи. Они теперь и продают мои картины. А я делаю выставки. Принимаю или не принимаю предложения на участие в них. Просто работаю. Делаю одну большую работу в месяц. А в месяце очень и очень много часов...

 – Ни перед чем не закрываю двери, а исхожу из идеи, не от формы. Если я увижу идею, скажем, в натюрморте, и эта идея сорвёт мне крышу, буду делать натюрморты. Есть идея создать собственную линию одежды. Идей много, меня просто на всё не хватает... Сейчас в Дзорахпюре перестраиваю старый отцовский дом, а рядом уже построен новый дом в минималистическом стиле и здесь будет также моя большая мастерская. Она будет открыта для всех, кому интересно будет что-то узнать от меня. А для меня идеальный вариант – жить осенью и весной в Нью-Йорке, зимой в Майами, а летом – в Ереване. Теперь буду бывать дома чаще.

 

Беседовал Ашот Газазян. Журнал «Жам». Нью-Йорк. 2018 г.