Гоар Рштуни «Забытая Забел» (вторая часть)
Писала Исаакяну из Еревана, описывая свои бурные восторги новой Арменией... А в Ереванском университете среди пролеткульта со своей Сорбонной какой же она была роскошью! Преподавала там историю зарубежной литературы и французскую литературу, продолжая писать... Студенты, среди них Рубен Зарьян, с любовью рассказывали, что Забел Есаян сильно отличалась от других лекторов, «она сидела за столом, зажигала сигарету и говорила обо всем, была свободна, раскована, подобное было немыслимо в те годы».
Гурген Маари в своём «Чаренц-наме» вспоминает, как однажды Чаренц повёл его к Забел, слушать отрывки из её новой книги «Сады Силихтара». Эти имена так неразрывно связаны между собой… Маари тоже был репрессирован и отмотал свои первые, а потом ещё и вторые десять лет… Едва вернулся, отправили снова. Как же, раз не расстреляли, изволь гулять по концентрационным лагерям…
А пока живы все…
«Подходит Сурен Кочарян. – Как насчёт нарды?
– Не знаю, успею ли, – и смотрит на часы. – Нет, не успею.
– Свидание?
– Гмм…. Хорошо напомнил! В три часа должен пойти к Забел Есаян, обещал. А сейчас…
Смотрит на угол Абовяна и Амиряна.
– А сейчас дождь перестал.
Кратковременный дождь наполнил воздух ароматом пыли. Это тот день, когда можно вдыхать воздух полной грудью.
Чаренц – четвёртый, я – пятый. Спустя немного магазин открыли
Уже образовалась довольно длинная очередь, Лица радостные, даже праздничные. Полки заполнены белым матнакашем. Покупаем два хлеба. Он засовывает свой хлеб в бумажные папки, предварительно отломив кусок.
Выходим.
– Слушай, пусть народ узнает, что его писатели тоже рады «свободному» хлебу! «Свободный хлеб! – вот как он окрестил этот хлеб. Не ошибся. Прохожие обратили внимание. Знакомые улыбались, почтительно улыбались.
– А это – доля Забел. Давай вместе пойдём к Забел. Обещала прочитать отрывок из «Садов Силихтара».
Забел Есаян живёт на третьем этаже гостиницы «Севан». Балкон смотрит на площадь Шаумяна, комната просторная и светлая.
– Забел джан, тебе свободный хлеб принёс.
– А я подумала, что забыл про встречу. Кофе поставила – только мне, не беда, сейчас исправлю ошибку. Что вы говорите? Свободная продажа хлеба уже в силе? Какая радость! Но я этот хлеб не съем, буду хранить, как память…
Кофе. Показался и коньяк. От коньяка отказался. («Хочу слушать со свежей головой»). Заговорили о Полисе, вернее, Забел – про Полис, а Чаренц – про Константинополь.
Сады Силихтара… и сегодня помню: Есаян читала мелодично, как ашуг, и немного в нос давние воспоминания, которые были написаны с лирической душевностью и теплотой, события и лица, искусно и с обжигающим вдохновением описанные, честная литература, в самом честном значении этих слов.
Тишина.
Сделав последний глоток, выпил кофе, отмерил шагами в длину комнату, подошёл к окну. И задумчиво стал смотреть вниз…
– Хорошо написала, Забел джан! Эмоционально, за сердце берёт. Если аллах что-то дал, пророку нечего сказать. Разве только одно. Заканчивай и заключим договор, отправим в типографию.
Было почти пять, когда мы вышли из гостиницы…».
Кстати, в 1937 году в Ереване было опубликовано многотомное собрание сочинений писательницы. Но куда делись эти тома после репрессий?.. Ещё много лет после реабилитации о ней предпочитают молчать.
Сам Маари был арестован в 1936 году – по обвинению в террор и с т и ч е с к о й деятельности и намерении «отделить Армению от Советского Союза, п р и с о е д и н ив её к лагерю империализма» и летом 1938 г. сослан в исправительно-трудовые лагеря. Чаренца тоже арестовали, но до лагерей великий поэт не дожил… Его друг Маари скитался по лагерям 20 лет. Впрочем, как и Ваан Тотовенц, мечтательный прозаик и лирик
А Забел до лагерей не добралась…
Уже раздавались звоночки.
Гневно разоблачали коллег… Над Ханджяном, Бакунцем, Чаренцем стали сгущаться тучи. Забел громогласно выступает в его защиту:
«Егише Чаренц – самый крупный наш поэт, это невозможно опровергнуть, его талант сверкает и ослепителен! Имена многих из нас исчезнут бесследно, а грядущие поколения не забудут Чаренца. А чьи-то имена если и придут к пришедшим поколениям, то лишь по той причине, кто из нас был по отношению к нему справедлив или несправедлив…».
Этих слов тоже ей не простили…
Какой-то важный чиновник в Союзе писателей выступал против Бакунца: «Он враг народа!» Забел возразила ему: «Я не знаю, кто вы и кем работаете, но выражаться таким образом про Бакунца не имеете права! Аксель Бакунц своим творчеством может стоять рядом с Мопассаном!".
Жернова начали молоть...
Радостная, счастливая, Забел приняла решение переехать в Советскую Армению. Стала преподавать в Университете, на французском, западноармянском, и даже на восточноармянском языке. У Софи родилась девочка, назвали Забел. Красивая, в бабушку. Чем не прекрасна жизнь?
Поверила своей мечте, веками взлелеянной армянской мечте, и пошла за ней… Всего несколько лет осталось ей жить со своей мечтой в стране, к которой она устремилась всей душой.
27 июня 1937 года город облетело мрачное известие: арестовали Забел Есаян! Университет практически обезглавили, столько профессоров и доцентов арестовали! Моя мама училась там в эти годы, и её в инициативном порядке пытались выгнать, так как дедушкин брат приходился полным тёзкой заведующему кафедрой истории КПСС Ваану Рштуни. А того арестовали! Но, слава богу, скоро отпустили!
Конечно, разве можно было её вырвать из когтей НКВД? Уже то, что родилась в Константинополе и много лет жила в Париже, делало её мишенью для любых обвинений! Кинулись спасать её рукописи. Софи с дочуркой и мужем выселили из квартиры на улице Абовяна, Гранта тут же уволили с исследовательской работы, хотели лишить квартиры. Но Грант Есаян, выпускник Института Пьера и Марии Кюри, под руководством Степана Гамбаряна работал над созданием завода синтетического каучука, теперешнего Наирита, и сделал несколько важных изобретений, кто знает, наверное, поэтому его оставили в покое.
Мой давний коллега, Асатур Пашаян, автор многих книг – биографий замечательных армян, узнав о моих исканиях, в двух словах рассказал о своём знакомстве с Грантом Есаяном, сыном Забел… Мы тоже химики.
«В семидесятых годах я работал в Институте Органической химии Академии наук Арм.ССР. И в этом небольшом коллективе с нами работал Грант Тигранович Есаян, сын известной писательницы Забел Есаян. Чудесный человек! Телосложения довольно крупного, очень приветливый, кандидат химических наук и, судя по внешности, скромный интеллигент, проживший горькую жизнь, полную страданий... До ИОХа Грант Тигранович работал на заводе синтетического каучука. Мы всего несколько раз встречались за беседой, возможно, по причине ощутимой разницы в нашем возрасте, да и работали в разных лабораториях. По его скупым рассказам помню, что после ареста матери их семья оказалась в чрезвычайно тяжёлом положении: сестра (или сёстры, не помню) умерли от голода. По крайней мере, я так помню.
Грант с воодушевлением рассказывал о литературоведе Севаке Арзуманяне, который опубликовал в1965 году объёмный труд про его мать, Забел Есаян. Помню, как он говорил, что опубликованная в Марселе в 1928 году книга «Освобождённый Прометей» явилась лучшим доказательством её патриотизма и отношения к Армении и к армянскому народу.
Грант Тигранович ушёл из жизни прямо в институте, от инфаркта. Я уже в ИОХе не работал».
А Грета Галоян, много лет заведующая патентным отделом в ИОХ, пришла туда сразу после окончания химфака и проработала под руководством Гранта Тиграновича до самой его смерти в 1982 году.
«Это был необыкновенно воспитанный, интеллигентный, добрый и умнейший человек, но настолько же скромный. Жена у него была русская (на самом деле, украинка), очень добрая женщина Моя сестра работала в Академии, и там про него говорили: «слишком уж интеллигентный». Действительно, если вдруг заставал нас, совсем юных выпускниц за прихорашиванием, он тихо выходил из лаборатории: « Не беспокойтесь, я потом зайду! Когда закончите». Не могу забыть его уход… за день до моей защиты, чтобы помочь мне, он сам поехал в Академию за оттисками наших совместных статей. Вернулся в институт, видимо, уставший, и упал прямо на лестницы… К сожалению, я не могу найти следы сына Александра, и внучки Изабеллы…».
Первая жена Гранта умерла, умерла дочь, один из сыновей…
Грета прислала фотографию сотрудников лаборатории, возглавляемой Грантом Тиграновичем. Я его часто видела в ИОХе, в семидесятых годах …
Муж Софи (дочери Забел) уговорил её уехать в деревню с дочерью, обосновав бегство арестами членов семьи. А сам Сарибек, муж Софи, за это время женился. Софи в деревне заболела, лишилась крова, маленькая Забел умерла от голода и кори, у Гранта умерли жена и двое детей… Всё имущество Забел вместе с картинами мужа, художника Тиграна Есаяна, досталось второй жене Сарибека… не смогли отсудить – та всё спрятала и уверяла, что Сарибек ей ничего не оставил… Сам Сарибек погиб на фронте.
Тем не менее, в Картинной галерее, где хранятся картины Тиграна Есаяна, устроили посмертную выставку. 189 картин…
После войны Софи стала работать – ей немного помогала Серик Давтян, сама тоже оказавшаяся в тюрьме с Забел и отсидевшая все 10 лет в Магаданской ссылке…
А Забел пошла под статью 58а «за шпионаж».
– У вас ведь есть родственники за границей, и вы не зря эти языки учили! Французская шпионка!
Забел удивлялась глупым и поверхностным вопросам следователей, «неужели они не знают и не учитывают, почему армяне оказались в других странах?».
Сама Забел от турков спаслась благодаря своей выдержке. Турки уже взяли её на «подозрение» после аданской миссии. Однако она вновь возвращается в Стамбул, на родину.
О её влиянии как писателя и публициста свидетельствует то, что она была единственной женщиной в составленном младотурками списке на депортацию и расстрел 24 апреля 1915 года. Единственная женщина-писатель в их чёрном списке, рядом с Комитасом, Зохрабом, Сиаманто и Варужаном...
Выходя из гостиницы, она неожиданно встретила двух вооружённых турков, те спросили:
– Ты Есаян Забел?
– Нет, что вы говорите, не я, она внутри! – махнула рукой Забел и медленно удалилась… Спряталась в больнице, выдав себя за турчанку, затем, раздобыв паспорт, под видом гречанки-кружевницы добралась до Андрианополя, пересекла границу Болгарии, Румынии и оказалась в Тифлисе. Здесь она встретилась с Ованесом Туманяном, который очень тепло её принял, устроил у себя дома, затем отвёз к себе на дачу.
Чтобы вернуться к мужу в Париж, ей пришлось обогнуть путь через Иран, Багдад, Басру и Египет. И везде она занимается собиранием и размещением армянских беженцев и сирот. Надо же, а единственной женшиной в списках «врагов народа и Армении» из Армении оказалась сокамерница Забел Есаян Серик Давтян. От большевиков никакая выдержка ни большевичку Серик, ни патриотку Забел не спасли.
А ведь в Ереване Забел жила счастьем и гордостью за освобождённую родину! Делилась своими впечатлениями с франкоармянством, душа была наполнена гордостью и радостью. Здесь она пишет книгу «Прометей освобождённый».
Вот так и решила переехать в Армению…
«Бедные родные не понимали, почему от неё ничего нет, и хотели помочь материально, чем ещё больше приближали к ней опасность»…
Нетрудно представить её изумление, когда она услышала обвинения в свой адрес. И семь месяцев ни одного допроса! Такая нагрузка была…
Пожилую женщину изуверски пытали: два дня посадили на высокий стул, сидела, свесив ноги, и совершенно обессилевшую, с неимоверно распухшими ногами втолкнули в камеру. Она не подписывала, что шпионка. Конечно, её высокий, европейский интеллект не мог осознать всю безнадёжность этой мельницы человеческих судеб, бессмысленной и жестокой.
Очень переживала за детей, не имея никаких известий, в письмах постоянно спрашивает, как они? В заключении она не теряла духа, ни разу не пожаловалась… сокамерницам она читала наизусть французскую классику.
И по ночам читает нам Петрарку
Отличный парень Ося Мандельштам…
Сокамерница Ашхен Симонян рассказала о нескольких днях пребывания с Забел в беседе с журналисткой Кларой Терзян, родители которой были очень близки с Забел. А саму Ашхен арестовали за «недонос» на врага народа, своего мужа. Она сидела с жёнами врагов народа: вчитайтесь в эти имена. Репрессии в отношении членов семей «врагов народа» – это особо жестокое преступление, преступление в квадрате, настоящее злодейство.
Марица Вштуни, Маро Алазан, Люся Тотовенц, Роза Ханджян, Араксия Тер-Симонян, Серик Тутунджян, Роза Есаян, Маня Чубар, жёны Аматуни и Стёпы Акопова. Студенткой я случайно побывала в доме очень красивой старой женщины, вдовы литературоведа Гургена Ванандеци…
В камере после допроса жена поэта Изабелла Чаренц, привлекательная молодая женщина, сетовала:
– Я ведь ни одного стихотворения Чаренца даже не читала. За что меня арестовали?
Её письмо-просьбу освободить мужа, учитывая его невиновность и плохое здоровье, обернулось против неё же, посадили и Изабеллу, мать маленьких девочек....
Однажды Забел увели с вещами. Сокамерницы не знали – на волю или пересылку. Перевели в Бакинскую тюрьму. И опять допрашивали, наконец, она, не выдержав пыток, подписала какой-то протокол, записанный следователем на русском языке. Были видевшие её в бакинской тюрьме. Рассказывали, что на пароходе заключенных везли в Красноводск, оттуда в ссылку, и, подчиняясь неписаному приказу, «Жаль на них патронов. Топить. И – всё!», обессилевшую изнурённую женщину в мешке, предварительно жестоко избив, выбросили в море.
Но ведь и расстреливали. Задав всего два вопроса:
– Имя, фамилия? Считаете ли себя виновным?
И объявляли приговор, независимо от ответа. В день по тысяче, полторы тысяч… А многие в последнюю минуту жизни кричали: «Да здравствует Сталин!».
С большим трудом восстанавливается имя пламенной патриотки, одарённого романиста и публициста Забел Есаян. Многие сведения о ней противоречивы, некоторые страницы жизни так и остались под пеленой неизвестности. Писательницей оставлено большое литературное наследие, её трудно даже сравнить с другими женщинами-писателями западно-армянской литературы, включая и Србуи Тюсаб, которую Забел считала своей духовной наставницей.
Те, кто остались, не должны никого предавать забвению…
Двадцать лет назад в Доме писателей Армении собрались отмечать 110 лет со дня рождения талантливого прозаика. На сцене был установлен её портрет кисти живописца Маркоса Арзуманяна. С картины на присутствующих смотрела яркая, красивая женщина, с умным и живым взглядом. Арзуманян с большим волнением писал этот портрет, зная, какую личность должен был изобразить на холсте… во время сеанса Забел рассказывала о французских художниках, а скульптуры Родена так проанализировала и описала, словно была искусствоведом…
Как раз до этого он закончил портрет Арус Восканян, и, когда Забел арестовали, Арус попросила:
– Сын мой, ты слышал, Забел арестовали! Как зеницу ока сохрани этот портрет! Это святые мощи нашего народа!
Художник на свой страх и риск придумал, как сохранить опасный портрет. Он прибил на раму новый холст и нарисовал на нём цветочки. Во время наводнения в Ереване картина очень пострадала, и он 3-4 месяца её реставрировал…
Сын Грант обратился с заявлением о реабилитации матери, и только в 57-ом получил. И из архивов выяснилось то, что могли бы обнаружить и в 37 году. Справку… о её невиновности!
Разбирая «Следственное дело Забел Есаян, арестованной 27 июня 1937 года за номером 18798», находящееся в Государственном Архиве РА, узнаём подробности её допросов, читаем (увы!) запоздалые протоколы реабилитации... Зная о высочайшей грамотности «изобличённого врага народа», брезгливо вчитываешься в безграмотный текст, состряпанный полуграмотными чекистами. А наводнение 1946 года унесло её судебное дело…
Со дня ареста 7 месяцев (!) её вообще не допрашивали! Ещё один вид пытки – в тюрьме ей не разрешались ни перо, ни бумага. Следователь сам записывал допрос на русском языке и заставлял её подписывать малопонятный текст... Но письма пишет, и, как ни странно, письма доходят... Гюмри, Ереван, Баку…18 писем получили её близкие, все письма вместе с архивом матери Грант передал государству.
«Шпионаж» начался с писателя Антоняна Арама, который работал в библиотеке «Барегорцакан» в Париже и «поддерживал» связь с «разведотделом» Франции. Потом, в1934-ом году в СССР приехал связной французской разведки Грач Ерванд, и, связавшись с ней, предупредил, что если она будет игнорировать их задания, её подвергнут террору и снова дал задание шпионского характера... «Вину» полностью «признала»! «Да, признаю, я действительно состояла в партии Дашнакцутюн, но давно порвала с ней из-за важных разногласий. Да, я действительно выезжала в Киликию по предложению известного армянского миллионера Погос Нубар паши в составе комиссии по делам армянских сирот.
Среди других «признаний» – через Агаси Ханджяна и писателя Алазана добилась разрешения переехать в Армению.
Приговор 0015
«Есаян Забел, 1878 года рождения, уроженка Константинополя, как член дашнакской партии вращалась в дашнакской среде (тогда Дашнакцутюн был чем-то вроде ИГИЛ, запрещённой в России) и поддерживала связь с установленными шпионами одного иностранного государства. После приезда в 1933 году в СССР имела связь с ныне разоблачёнными врагами народа. Есаян получила от разведорганов иностранного государства задания шпионского характера, как то: собрать полную информацию о материальном положении армян в Армянской ССР. Собрать информацию о материальном положении мигрантов-армян и их настроениях. Есаян начала свою шпионскую деятельность с 1920 год, ещё в бытность в Киликии.
Подписи интернациональные, бригвоенюрист, военюрист, сержант...
На основании вышеизложенного, Осуждена 23 января 1939 года Военным трибуналом по ст. 58а к расстрелу с конфискацией имущества.
5 марта: приговор оставлен в силе.
Но Забел, борец по природе, сумела, не зная русского языка для общения с палачами, обратиться в Верховный Совет, и 8 мая 1939 года расстрел, как ни удивительно, был заменён лишением свободы на 10 лет с ограничением в правах. В конце 1941 года её перевозят в Гюмри, оттуда в Ереван, из Еревана – в Баку (пересыльный пункт № 170, Кишлы). Из тюрьмы она пишет детям, но материнское сердце словно чувствует, что с Софи стряслось несчастье, в письмах она постоянно спрашивает: тут все получают столько писем, а вы не пишете…
Чтобы через Красноводск на пароме везти дальше в Сибирь. Все знают ужасные условия перевозки ссыльных... Половина не доживала до своего конечного пункта в ГУЛАГах. На пароме началась дизентерия... Истощённых и обезвоженных больных стали в мешках сбрасывать в Каспийское море... Последнее письмо – середина 1942 г, почему-то датированное 45-ым…
Дальше о Забел Есаян НИЧЕГО не известно! Ничего, ни даты смерти, ни места захоронения…
Теперь читаем Протокол оправдательного заключения от № 00552/39 от 9 января 1957 года, ровно через 20 лет:
«По приговору суда Забел Есаян признана виновной в том, что, приняв советское гражданство в 1933 году, перед выездом в СССР получила от французской разведки задание собирать сведения о положении армян в СССР и взаимоотношениях между закавказскими республиками.
В суде Есаян вербовку отрицала, и признавала себя виновной только в том, что не осознавая того, содействовала антисоветской деятельности других лиц.
Обвинение Есаян было основано только лишь на её показаниях, от которых она отказалась, и объяснила, что оговорила себя по принуждению следователя».
Однажды ей сделали очную ставку с одним армянским поэтом. Тот подтвердил свои обвинения в шпионаже. После чего Забел была в смятении, негодовала и возмущалась: как можно так лгать! Он подлец! Это негодяй!
В течение года её уводили на допросы 90 раз! А один из следователей, по фамилии Ароян, по её словам, был сущим зверем, под пытками заставлявшим подписывать признание в шпионаже. Забел пожимала плечами: «Пусть расстреляют. Я не шпионка».
В написании доноса она подозревала Геворга Абова, даже была уверена. Но интересно, кого так довели до оговора! Она была уверена, что правда восторжествует, и что с неё снимут эти обвинения: из воспоминаний Софи: Сегодня ты скажешь, что бабушка контрреволюционерка. А через двадцать лет не скажешь!» (приводятся в пронзительной книге Каринэ Халатовой «Дело №…»)
Словно в воду глядела! Через двадцать лет осудили культ личности, а из лагерей и тюрем стали освобождать сотни тысяч безвинно репрессированных…
Из заключения от февраля 1940 года: «Следствие проведено формально, неполно, не проверено…» и, тем не менее – королева доказательств по Вышинскому – сама призналась! И приговор оставляют в силе… Ирония судьбы – в 1921 году в один из полицейских участков Парижа поступил донос: Забел Есаян занимается антифранцузской деятельностью. Пришлось «заручиться» поручительством…
Но она рассказывала сокамерницам, которых Каринэ Халатова сумела разыскать: «Я ничего не писала, они допрашивали меня на армянском, а протоколы допросов заполнялись на русском языке, которого я не знаю».
«Бывшие работники НКВД Арм.ССР Мугдуси, Егоров, Киракозов, проводившие следствие по делу Есаян, впоследствии осуждены за антисоветскую деятельность и фальсификации дел.
Данных о принадлежности Есаян к агентуре французской разведки не имеется.
Допрошенные в ходе проверки свидетели – известные армянские писатели Габузян (Алазан), Зорьян и Сарьян охарактеризовали Есаян как честную писательницу, выступавшую в зарубежной печати с поддержкой Советской власти и пропангадировала достижения народов СССР.
В заключение предлагается приговор суда и определение Военной коллегии отменить, дело в её отношении прекратить».
Самого Мугдуси уже два года как расстреляли, а дело его жило...
В эти годы в Ереване появился некто Месроп Азиз, который себя выставил «писателем». Принёс сборник рассказов для опубликования. Кто-то заметил, что эти рассказы по стилю очень похожи на рассказы Забел Есаян и что авторство скорей всего её. Ведь после обыска всё унесли. А этот Азиз был парикмахером, для проверки подозрений решили его позвать в издательство и предложить, чтобы тот написал заявление. Не написал, не пришёл – испугался, так как был безграмотным. И исчез. Куда делись её остальные записи при обыске, неизвестно. Архивы исчезли, растаскали… Семейный архив сын Грант сдал в музей литературы и искусства имени Чаренца.
История не знает сослагательного наклонения. Но ведь многие остались, даже издалека увидев террор, развязанный в стране с первых дней этой власти… Жила в Париже, закончила Сорбонну, уже была известной писательницей, после октябрьского переворота в те годы из большевистской России все бросились в Париж, а она пришла обратным ходом... сгорела только за то, чтобы строить новую культуру новообретённой Родины... Потерянная дочь, внучка... Сын остался без ничего, слава богу, жильё не отобрали, а ведь собирались... Когда она переехала в Армению, ее спросили, как она помогла покинуть комфортный Париж ради Еревана. Ее ответ прозвучал так: «Эти неудобства незначительны для меня, так как я принимаю активное участие в строительстве будущего нашей страны. Я ответила на ваш вопрос?».
Трагическая судьба поистине бесстрашной женщины. Трагичная вдвойне, так как Восточный мир видел в ней предателя – ушла к большевикам. И замалчивали, как могли. Долго… А в Советскую Россию она приехала с надеждами, но в очень неудачное время. И не переставала думать, что это ошибка... Не верила... Здесь припоминали дашнакское прошлое, и то и просто, без причин, надолго предали забвению…
Перемолотые судьбы, неисполнившиеся мечты, уничтоженные на корню лучшие ростки… Кто остался, тот и наследник.
В наших руках бесценное наследство. Способности и опыт, накопленные многими поколениями наших предков, спрессованы в индивидуальных генетических формулах и переданы нам как творческий потенциал нации, как её характер и черты. Сможем ли мы донести накопленный генетический код до будущих поколений?
В Спюрке книги Забел переводят и издают. Они возвращаются и на родину. Сделана огромная работа по оцифровке её произведений, которую удалось осуществить с помощью Фонда Галуста Гюльбенкяна.
Эту главу я посчитала бы законченной, если бы журналистка Клара Терзян в письме, в котором прислала ценные замечания по главе о Забел, с которой у неё были особенные духовные связи (дружили семьями и Забел очень её любила) не сообщила мне, что недавно, по инициативе омбудсмена Арцаха, был организован конкурс среди школьников на лучшее сочинение про Забел Есаян. Трогательные сочинения написали многие, особенно – победители, школьники старших классов сельских школ Арцаха.
На необычный форум пригласили и внука Забел, Александра Есаяна, сына Гранта Тиграновича. Александр работает в Госунте, замдеканом кафедры…
Забел Есаян – одна из крупнейших наших писателей 20 века. И предана недопустимому забвению, широкой общественности она почти неизвестна. До самой Независимости Забел и её произведения необъяснимым образом умалчивались.
Верится, что имя Забел снова войдёт в золотой фонд нашей литературы, за границей её стали переводить, верится, что её будут переиздавать и на родине, и самое главное, она заслужила своим творчеством, бесстрашием, богатством охваченных тем, чтобы её начали изучать в школах…