Неизбежность ПОЛЕТА

Когда люди уходят рано, тем более люди одаренные и успевшие оставить свое «послание», очень сложно рассуждать, почему это случилось. Было ли это простым стечением обстоятельств или чем-то большим. Смбат Мелконян (1996—2012) свое послание нам оставил. В том числе благодаря фотовыставке его работ, организованной журналом «Жам».

Миллионы людей всерьез считают себя фотографами, в то время как фотохудожник — это совершенно иное. Путь, профессия и призвание неотделимы друг от друга.

Поймать неуловимый момент жизни, придать ему пластику, внутреннее движение — не то же самое, что передоверить его памяти, которая очень часто выдает желаемое за действительное. Но при этом фотохудожник отсекает все лишнее, все, что мешает ему выстроить свою картину мира. И в этом смысле он иногда не менее, а даже более субъективен, чем та же память. Вот эта субъективность фотоискусства и есть самое притягательное и загадочное в нем.
Фотография большого мастера часто обманывает, потому что она и документальна, и произвольна одновременно. И постановочная съемка мало чем отличается в этом смысле от ре-портажной. В обоих случаях это реальность. Нам нужно разгадать, что стоит за этой реальностью, за ходом времени, почему выбран именно этот его отрезок, этот ракурс, это отношение.

Смбат Мелконян за отведенную ему короткую жизнь успел доказать неслучайность выбора того или иного сделанного им кадра. Даже при разнородности, точнее сказать, вариативности, его работы, собранные вместе на выставке, образуют единое целое, очень точно и последовательно характеризующее стоящего за ними автора. При развитии современных технологий, когда фотография перестала быть культом, священнодействием, когда почти каждый может безо всяких усилий делать снимки направо и налево и потом выкладывать их в Интернете на всеобщее обозрение, обрабатывать в компьютерных программах, само понятие авторства размывается. Поэтому так важно увидеть полноценный объем наследия. Любая персональная выставка — это момент истины, критерий состоятельности.

И именно тогда понимаешь, что ничего, собственно говоря, не случилось. Искусство фотографии живет и развивается по своим собственным законам, используя новые технологии, разумеется, но не впадая в прямую зависимость от них. Мир Мелконяна — это его мир, а не произвольный набор картинок.

Не стоит забывать еще, что это мир очень молодого человека, вбирающего течение, вспышки жизни, жадно ее осваивающего. В случае Смбата не только жадно, но и страстно и бесстрашно, с какой-то часто пугающей попыткой постоять на краю у бездны. В этом есть и прово-кативность, но больше принципиального отказа от банального созерцания. Если это и созерцание, то созерцание действия. Смбат обычно выхватывал именно те мгновения, где переживание или ситуация предельно заострены, доведены до высшей степени накала и драматизма.

Как ни удивительно, постановочность многих работ этому нисколько не вредит. Потому что суть подхода остается прежней — граница, предел: человек, занесший гитару за край крыши, человек, застигнутый в момент прыжка, когда он предельно выразителен и даже немного фантастичен. Люди не летают, и момент полета преображает их, как, например, на фотографии велосипедиста, взметнувшегося на фоне неба и то ли восходящего, то ли заходящего солнца.

Но самая знаковая и, возможно, самая страшная фотография Мелконяна — это человек, лежащий на рельсах железной дороги. Она заставляет вспомнить о том, что такое на самом деле фатум, преследующий настоящего художника: творец часто предугадывает или предопределяет свою судьбу: через слово, через образ, через ощущение. Чему немало примеров. И Смбат погиб именно на железной дороге.

Искусство не просто влияет на жизнь, оно изменяет ее иногда в ту сторону, которую и не предполагало исходное высказывание. В случае Смбата его мотивы, связанные с железной дорогой, можно считать и простым совпадением. Но мне почему-то кажется, что это не совсем так и все намного сложнее. Есть некие совершенно необъяснимые связи, которые именно искусство способно сделать роковыми и мистическими, гиперболизировать их.

Отсюда его стремление даже в укрупненных фотопортретах, которые, казалось бы, не предполагают особой динамики, зафиксировать выражение лица именно в его эмоциональном или духовном напряжении. Поймать ту секунду, когда человек не столько выдает себя, сколько раскрывается. Позирование на камеру — всегда элемент позерства, которое в бескомпромиссной системе Смбата совершенно немыслимо. Его лица — даже вторя высказыванию о легкости бытия, остаются наполненными внутренним смыслом и опять же движением внутри них, наполненными кровотоком жизни, которая их и одушевляет.

Смбат даже в своих пейзажах любил искривленные нестандартные формы и особенно пространства, снятые с высоты. Высота как крайность, как опасность, но и как потенциальная возможность полета его завораживала. Мне видится за этим не столько обычная юношеская, в особенности мальчишеская склонность к экстри-му, хотя она, безусловно, была, но скорее, как это высокопарно ни прозвучит, осознание неизбежности полета. Попытка ухватить саму суть стремления человека существовать одновременно (и парадоксально): и на земле, и над ней.

«Многие говорят: жизнь сложна. Думаю, она легкая, если в ней жить», — писал Смбат Мелконян незадолго до смерти. Поэтому с высоты птичьего полета он снимает землю. Или человека на грани между высотой и земным притяжением. В этом есть некое отображение предстоящей легкости, не пренебрежения к жизни, мол, я ничего не боюсь, а точно выверенного равновесия.
Словом, все в мозаике жизни Мелконяна, вне зависимости от жанра, сходится, каждое ее мгновение дополняет и по-новому освещает другое. Фотография, возможно, вообще жизнелюбива, потому что в ней очень сложно соврать. Еще сложнее: выразить свою личность через взгляд на окружающее. Именно взгляд, подтекст подделать невозможно.

Полет Смбата Мелконяна продолжается. В памяти друзей и родных, в том, что он успел сделать, — это то, что мы знаем наверняка. Все остальное — наша вера в возвращение.

Текст: Владислав Черемных