Карина Багдасарова: «Моя ПРОФЕССИЯ — не самая СЛОЖНАЯ»

Многим в скромной девушке, преспокойно разъезжающей в московском метро или гуляющей рядом с нами по улицам, не так-то просто узнать наследницу Маргариты Назаровой и Ирины Бугримовой, одну из прим цирка на Цветном бульваре, укротительницу Карину Багдасарову. Первое, что поражает в ней, — контраст между сценическим образом, как это принято называть, и образом житейским. Никакой звездности, и, наверное, именно потому, что ее жанр, предполагая успех и внимание, предполагает еще и огромный, с трудом осознаваемый «простыми смертными» масштаб не только риска и выдержки, но и тяжелой повседневной работы, стоящей за каждым эффектным выходом на публику.

Стоит сказать несколько слов о гримерке Карины, где мы разговаривали. Она настолько же живописна, насколько сумбурна. Невообразимое смешение культур, сувениров из разных краев света, связанных и не связанных с цирком. Здесь каждая вещь имеет свою историю — а в средоточии этих историй — вот такая девушка-укротительница, которая, прекрасно осознавая ценность любого шага и секунды, удивительно умно и полно этой ценностью располагает.

Багдасарова — человек вечно длящегося сейчас. Оставаясь юной, она проживает огромную по человеческим меркам жизнь, с таким заделом внутренней свободы, которого должно хватить очень надолго.

— Да, я поняла. Ну как сказать... Однажды меня это ощущение спасло. У меня была депрессия. Всякие бывают в жизни повороты, ничем не могла себя взбодрить. А мы, цирковые, в депрессию входить не имеем права, тем более это же один из смертных грехов — уныние. Работали в Иваново. И вот я иду и думаю: интересно, а ведь я в Иваново одна такая. И в Костроме одна. И в Ярославле. И, знаешь, как-то мне это помогло. В тот момент, когда ты раздавлена, разбита, при том, что на манеже все должно быть красиво, все должно сверкать, блестеть, а ты должна улыбаться и «выдавать» лицо заслуженной артистки.

Но я не пользуюсь этим, я — совершенно обычный человек, просто у меня такая профессия. Есть же намного более сложные. Например, для меня профессия учителя в школе — сродни героической. В моем детстве еще были какие-то рычаги управления над детьми. Говорят, что это плохо, что это пережитки, но была пионерская организация, был комсомол. А теперь любой старшеклассник может позволить себе все, что угодно. Я бы любому учителю поклонилась в ноги за то, что он каждый день ходит на работу и учит наших детей.

— Есть. И в нашей стране есть. Мы, женщины, когда-то все стали настолько эмансипированными, так, что даже забыли свое изначальное предназначение. Но из моего поколения нет никого.

— Случается случайно. Я за собой никого не вижу. Мужчины, да, появляются, появляются новые аттракционы. Дело в том, что это сложно и очень затратно. Раньше, в советское время, было гособеспечение, покупались животные, а сейчас. Сейчас все намного упростилось, цирк намного упростился. Тогда были — громоздкая аппаратура, сумасшедший реквизит, все такое большое. А девяностые начались: со скромным багажом поехал куда-нибудь за очень скромные деньги.

— Нет, наоборот. Когда мне звонят или пишут на сайт: «Помогите стать укротительницей тигров», я всегда отвечаю: «Девочки, займитесь каким-нибудь другим делом». Это совершенно не женская профессия. А у меня так сложилась судьба.

— Во-первых, династия, во-вторых, меня никто не спрашивал, хочу я или не хочу. Авторитет папы был настолько велик, что я даже не могла сопротивляться. И не жалею об этом. Собственно, благодаря папиному решению я и стала тем, кем стала.

— С животными тоже прекрасно можно разговаривать. Они все понимают и чувствуют. Мне вообще проще общаться с животными, чем с людьми. Потому что они не предают, не совершают подлостей, совершенно открыты. А человек может улыбаться тебе в лицо, рассказывать, как он тебя любит, а потом за спиной делать гадости.

— Самые страшные.

— Да, бывали. У каждого бывают какие-то моменты слабости.

— Никогда! О чем ты говоришь? Если что-то и происходило, то всегда было связано опять же с человеческим фактором. К примеру. Были мы на гастролях в Китае, и наше руководство заключило такой контракт, что из нас веревки вили, и мы ничего не могли возразить. Мы были просто исполнителями. Например, вечером после спектакля мы должны были срочно собраться, все упаковать и сразу ехать в другой город. А там заново надо все достать, оформить, помыть, покормить животных... Это по срокам физически невозможно! А нам говорили: «Вы же на работе, вот и работайте». Мы с моим братом Артуром были на грани того, чтобы продать всех своих животных, благо они у нас собственные, уволиться и уйти. То есть, все проблемы в нашем деле исходят исключительно от людей.

— Со стороны — да. Но. Всему в своей жизни я обязана страху, потому что жуткая трусиха. Мне всегда было стыдно бояться. Раньше я ужасно боялась воды, особенно водяных горок. Это же не только вода, но и высота. Я и плавать-то научилась в двадцать два года! Я не могла, я боялась. Только потом я поняла, что это не страшно. И сейчас мы с моим мужем погружаемся с аквалангами, рассматриваем красоты морского дна. С высотой я пока на «Вы». Но мой папа всегда говорил: «Моя дочь ничего не боится». И он так это говорил, что я сама начинала в это верить.

— Может быть. Но, по-моему, мужчины вообще боязливее, чем женщины.

— Метро я не боюсь. Я не люблю толпу. Но у меня есть свои собственные механизмы, как ей противостоять, и я их включаю. Вспомнила: у меня есть фобия — я очень боюсь летать на самолетах. А я земной шар уже во все стороны облетела, как клубок обвила. И я долго не могла понять, почему боюсь, пока наконец для себя не сформулировала. В самолете я не могу управлять ситуацией! За рулем автомобиля — может быть, это всего лишь иллюзия безопасности — но от тебя хоть что-то зависит. Так что если самолет будет падать, и мне дадут штурвал, скажут: «Карина, у тебя есть один процент, что ты спасешь этот самолет». Я его спасу.

— Безусловно, замечаю. Как женщина я исключение из правил. Я вообще не верю женщинам. Верю врачам-мужчинам, верю пилотам-мужчинам. Потом, у меня есть некоторые психологические качества скорее мужские, чем женские. Например, я умею резко мобилизовы-ваться в экстремальных ситуациях. Не впадать в панику. Быстро принимать решения. И люблю, чтобы все было по-моему.

— Нет! Это искаженная черта для женщины! Так не должно быть. Общество так перерождается, что многие качества мужчин и женщин размываются. Я не говорю, что это плохо. Очередная стадия эволюционного развития. Пускай потомки разбираются.

— Хватает. Я вообще не люблю неоправданный риск. Я и улицу перехожу только на зеленый сигнал светофора.

— Мне в детстве больше нравился «Полосатый рейс» — он смешной, а потом больше — «Укротительница тигров». Я себя считаю очень счастливым человеком — мне довелось познакомиться с Людмилой Ивановной Касаткиной, когда был юбилей фильма.

— Я точно не знаю. Может быть, и заходила. Но не бывает тигров, которые не кусаются.

— Конечно, есть. Но «Полосатый рейс» с реальностью меньше связан. Зверей, разумеется, перевозят. Но чтобы так: они ходили по палубе, и все люди остались живы-здоровы...

— Может. С моим папой так было. Он работал в Бакинском цирке униформистом, и когда та же Маргарита Назарова была там на гастролях, кто-то очень добрый открыл клетки, и все тигры вышли в свет. Папа не испугался, помог загнать их обратно. И Назарова сказала ему: «Исполнится восемнадцать лет, приходи в мой аттракцион».

— Я считаю, нет такого зрелища, которое может заменить восприятие живого цирка. Равно как нет зрелища, которое может заменить живой балет.

— Эпоха 3D, мне кажется, очень скоро закончится. Помнишь, наверное, в нашем детстве были такие календарики с объемным изображением, и стереокино тоже было, которое мы смотрели в специальных очках? И оно было совершенно не популярно. С другой стороны, да, цирк потеснили.

Вернемся в те же мои любимые советские времена. Почему любимые? Потому что тогда цирк процветал. В том числе благодаря Владимиру Ильичу Ленину, который сказал, что «важнейшими из искусств для нас являются кино и цирк». Не одно только кино, как принято утверждать. И наш советский цирк очень сильно отличается от европейского, даже сейчас. У нас — это искусство. А там — это скорее цирк-шапито, опилочные манежи. Мы с братом недавно ездили во Францию по обмену опытом, узнать, как они там содержат своих животных, рассказать, как мы своих содержим. И мы были в ужасе, потому что артисты живут в каких-то вагончиках. Вышел клоун на те же опилки, вышел слоник, корова, сделала то, что потом опилками и засыпают, сразу выскочила балерина — попрыгала. Вот на этом уровне — уровне балагана — в Европе цирк и остался. Кричат: «Европа, Европа!» А они год по колено в грязи, зато на гастролях в Англии. Мы, я и Артур, наоборот очень любим работать в России.

— Здесь есть стационарные цирки, есть условия для артистов, для содержания животных. Мы не живем в вагончиках, живем в удобных гостиницах. Но, к сожалению, если сравнивать нынешние и советские времена, разница ощутимая. Тогда цирк был очень популярен, это был самый демократичный вид искусства. Была и политическая сатира: клоуны своими репризами комментировали то, что происходит в стране.

Цирк раньше был... для взрослых! Вспомни тот же фильм «Цирк» с Любовью Орловой, оперетту Кальмана «Принцесса цирка». Там исключительно взрослые интриги и ситуации. Раньше было престижно ходить в цирк.

— Моя мама говорила: «Вся ваша артистическая братия, как бы вы ни выделывались, какими бы заслуженными артистами ни назначались, все равно остается шутами, работающими на потеху зрителей». Каким ты ни будь суперинтеллектуалом, какое образование ни получай, на цирковых артистов все равно смотрят снисходительно. Мол, какие-то девочки-кокетки в трико. А о том, какой «пахоты» это стоит, мало кто задумывается.

Возвращаясь к Советскому Союзу, в двадцатые годы прошлого века театр не был высшим видом искусства, «буржуи», «вшивая интеллигенция», как было принято говорить, ходили в театр. И во времена Шарикова в цирке сидела взрослая публика с разрешения профкома, месткома и так далее. Кино и цирк — вот массовое искусство.

— Я помню, мы работали на Новогодних елках — по пять спектаклей в день! И люди ломились. Семьдесят представлений за месяц! А сейчас мы отработали по России от силы двадцать пять. И это нормально. Потому что, действительно, появились другие развлечения. Появилось много молодежных клубов, социальные сети, все, что угодно. Но не все этим увлекаются.

Двухлетние дети с соской во рту знают, как включать «Айпад», как настроить звук, знают, на какую кнопку нажать, имея еще весьма смутное представление о жизни. Происходит подмена живого мира. И тут все зависит от родителей. Самое простое: отбрехаться от своего ребенка. Что для этого нужно сделать? Включить ему мультики или компьютер — играй и не мешай. А потом его уже не остановишь. Тем более что дети копируют поведение взрослых, которые часами сидят за монитором или говорят по телефону.

— В цирк приходят только те, кто любит цирк. Реакции те же. Дети, которые приходят на представления, понимают, куда они приходят. Но я снова и снова не устану говорить: цирк — это не искусство для детей. Ребенок не может оценить всю сложность и опасность профессии.

— Ты хочешь сказать, они смотрят на какую-то тетю, которая работает с тиграми, при этом спокойно едят попкорн, и чему-то учатся?.. Может быть. Но не в три и не в пять. В семь-десять лет, когда дети уже сознательно приходят в цирк. А подражать — подражают: например, дома дрессируют кошек.

— Никогда. Мы с Артуром много колесим по стране и видим, насколько по-прежнему популярно это искусство. От хождения в цирк отвадили суррогат, плохие, некачественные программы. А мы стараемся делать качественные. Поэтому и собираем полные залы.

Беседовал Виталий Науменко