Шарль Азнавур: «Я выступал с АРМЯНСКИМИ стихами, когда мне было ТРИ ГОДА»
«Я не могу выйти из моды хотя бы потому, что все время делаю одно и то же», — любит повторять шансонье. — Внешне я состарился, но голос не изменился, мой жест по-прежнему точен, и у меня еще есть силы».
Несколько лет назад Азнавур отправился на прощальные гастроли по всему миру, которые продолжаются и поныне. В Соединенных Штатах помимо концертов он только что записал новый диск «Джазнавур 2» и готовится поставить на Бродвее свой мюзикл «Тулуз-Лотрек». Азнавур – частый и любимый гость в Армении. Помогать своей исторической родине он считает своим священным долгом. Некоторые итоги своей жизни и творчества певец подвел в беседе с нашим корреспондентом.
— Я этому ужасно рад — хотя вначале сомневался, потому что это большой труд. Но то, что важно для Армении, важно и для всех нас. Армения нуждается в известных людях, которые бы защищали ее интересы. Одновременно я буду представлять ее во всех международных организациях системы ООН, которые расположены в этой стране.
— Я не опускаю руки. Сегодня турки по-прежнему не хотят признавать того, что случилось в прошлом. Но рано или поздно мы своего добьемся, хотя сделать это непросто. В конце концов, конфликт между палестинцами и Израилем гораздо сложнее...
— После землетрясения 1988 года я возглавил комитет «Азнавур для Армении». Я занимался помощью людям бедным, помогал восстанавливать электричество. Сегодня я, в частности, занят строительством новых школ, ремонтом старых. Будущее страны — это, как известно, молодежь.
— Они для меня исключительно важны.
И мои родители, и я появились на свет не на родине. Отец Миша — в Грузии, мать Кнар — в Турции. Они говорили на многих языках, были людьми широких взглядов, и это помогло нам, их детям, впитать в себя разные культуры Востока и Запада. Уже в самой Франции я слушал музыку и арабскую, и латиноамериканскую, и американскую. Мы были бедны, но жили весело. В годы войны родители укрывали бойцов Сопротивления, русских и армян, дезертиров, которых силой завербовали в немецкую армию… Отец дружил с поэтом Мисаком Манушьяном, которого фашисты расстреляли в феврале 1944 года.
— У моего отца был русский — вернее, кавказский ресторан. Так что я с уверенностью могу сказать, что знаю вашу кухню лучше, чем многие русские. Да и не только кухню. У моего отца, судя по тому, как он жил, характер был больше русский, чем армянский. Он родом из Тбилиси и всю свою жизнь подписывался порусски, а не по-армянски. И мои родители, когда не хотели, чтобы их понимали, говорили между собой по-русски.
— Я даже назвал всех своих детей русскими именами — Миша, Катя, а Николя не стал Николаем только потому, что французы не смогли бы произнести правильно это имя.
— Да, тогда я посмотрел все советские ленты, которые показывали во Франции — «Юность Максима», «Броненосец Потемкин», «Ленин в Октябре», «Стачка». Но мы были не коммунистами, а людьми, которые относились к ним с симпатией, были к ним близки. Хотя и мой отец, и моя мать участвовали в Сопротивлении вместе с коммунистами.
— Меня никогда не интересовали ни политика, ни политики — ни правые, ни левые. Я считаю, что артисты должны сохранять нейтралитет. Они, разумеется, могут иметь собственные убеждения, которые они выражают при голосовании. Но они не должны пытаться обратить «паству» в свою веру — ни в религии, ни в политике. Сам я этим не занимаюсь, и отлично себя чувствую и с правыми, и с левыми. Для меня важнее в людях не политические взгляды, а ум и доброта.
— Нет, я считаю, что Армения должна идти европейским путем. Ее место в Европе. И я доволен, что Армения сохраняет очень хорошие отношения с Россией. Кстати, недавно я побывал в Узбекистане и обратил внимание на то, что узбеки, как и армяне, все говорят по-русски. Да и с географической точки зрения Армения ближе к России, чем к Америке...
— В три года, стоя на столе, я читал парижским армянам армянские стихи, которым меня научила мать. В 9 лет вышел на сцену в спектакле «Эмиль и детективы», затем играл в театре в пьесах «Много шума из ничего» и в «Марго» — роль мальчика, будущего Генриха IV. Однажды отец обратился к одному своему влиятельному другу с просьбой помочь мне деньгами для учебы на актера. Тот был возмущен: «Миша, ты сошел с ума! Какой театр! Армяне созданы для коммерции. Если твой Шарль хочет торговать, я ему помогу. А если он намерен валять дурака, то я не дам ни франка». Но в 14–15 лет я ушел из театра. С тех пор я отказывался от всех театральных ролей, которые мне предлагали. Я предпочитаю выходить на сцену певцом, а не актером.
— До конца ее дней нас связывало некое подобие влюбленной дружбы, братское единство, но никогда я не был ее любовником. Если вы попадали в ее круг, вырваться из него уже было невозможно, она завораживала, как колдунья. Я почерпнул у Пиаф все, что надо знать в нашем ремесле. Она научила меня оставаться самим собой на сцене, никому не подражать.
— Честно скажу, не знаю. В искусстве многие процессы цикличны. Да и часто дело в моде. То, что вчера казалось малоинтересным, сегодня вдруг снова привлекает внимание. Я думаю, что наша молодежь снова откроет для себя достоинства французской песни.
— Я не против музыки — любой. Для меня есть только две музыки во всех ее жанрах — хорошая и плохая. Есть замечательный рок-н-ролл, а есть такой, который тошно слушать.
— Я их пою, но только у себя дома — и никогда на сцене!
— Я продолжаю сочинять, но до тысячи еще далеко. Пока их немногим больше 800. А считаю себя не поэтом и не писателем, а сочинителем. И пишу не стихи, а песни. Они изданы отдельными книгами. Вообще я постоянно что-то сочиняю — стихи, рассказы, мемуары и даже афоризмы. Сам процесс писания доставляет мне наслаждение.
— Сама жизнь, которую я наблюдаю вокруг себя — все, что я вижу, слышу и чувствую.
— На сцене я выступаю в роли аптекаря, который предлагает слушателям целебный бальзам. Он не лечит, но дает временное облегчение.
— Я так не думаю. Я хороший актер, но как певец все-таки лучше. И кроме того, меня в свое время зачислили в категорию «застенчивых» артистов. Мне постоянно предлагают роли на английском языке, но я редко соглашаюсь. Отказываюсь потому, что настоящим актером можно быть, только говоря на своем родном языке. Да и с годами мне все меньше и меньше хочется сниматься. Фильмом больше, фильмом меньше — это уже ничего не изменит в моей карьере.
— Я жалею только о том, что потерял родителей, близких и друзей. И больше ни о чем.
— Они бывают у всех. Собственные неудачи я использовал в качестве основы для успеха. Да и что такое успех? Он во многом продукт массовой галлюцинации...
— Прежде всего я внимательно слежу за книжными новинками и стараюсь не пропускать самого интересного из того, что выходит. Каждый год я читаю около ста книг. Мне случается и перечитывать таких писателей, как Шекспир, Расин, Мольер, Дос Пассос, Селин, Сименон. Я люблю пьесы Чехова и Саши Гитри. Из известных французских писателей я бы назвал Анри Труайя, который умер несколько лет назад. Мне очень нравятся его биографические книги, посвященные Пушкину, Гоголю, Толстому, а также русским царям.
— Как и мой отец, Труайя был очень тесно связан с русской культурой. У многих армян, родившихся в России или, к примеру, в Грузии, фамилии русифицированы. Вспомним хотя бы Айвазовского. Я его страстный поклонник. Для меня Айвазовский и англичанин Тернер — величайшие в истории маринисты. Я бы хотел иметь картину Айвазовского, но стоит ей появиться на аукционе, полотно сразу покупают русские.
— У меня была замечательная коллекция из четырех десятков очень ценных полотен, но я все продал. Расставшись с ними, я не испытываю никакого сожаления. Картинам место в музее, открытом для всех. Ну а если вам непременно хочется что-то собирать, покупайте работы молодых художников. Сегодня у меня дома нет ничего ценного, и если вор залезет в мою квартиру, его ждет разочарование. Некоторые свои вещи я отправляю в посвященный мне музей, который сейчас создается в Армении (музей открыли осенью 2009 года. — «Жам»).
— Воры украли письма Эдит Пиаф, Жана Кокто и собрание русских икон.
— Сегодня я собираю словари — старые и новые, в которых ищу малоизвестные или забытые слова. Иногда и сам изобретаю неологизмы, они обогащают мои песни. Вообще меня интересует абсолютно все. Я хочу все увидеть, все узнать, все понять. Я, например, всегда хожу на ежегодный сельскохозяйственный салон, на Парижскую ярмарку. С большим уважением отношусь к тому, что делают умельцы-изобретатели, которые своими новинками облегчают нам жизнь… Раньше я любил играть в шахматы. Сегодня с увлечением занимаюсь посадкой оливковых деревьев — это мое новое хобби.
— Все проходит. Если что-то и остается — то это скорее музыка и слова, а не голоса. Может, и будут слушать мои сочинения, но не меня самого.
— Я обязательно хочу, чтобы на моей могиле на нашем семейном погосте в местечке Монфор д'Амори была такая эпитафия — и сделаю все для того, чтобы она оказалась правдой.
— Несомненно. Я женат более четырех десятилетий, у меня замечательные дети, которые не употребляют наркотиков, не пьют, у меня восхитительные внуки. Чего же мне может не хватать для счастья?! Семья для меня важнее ремесла.
— Я остаюсь кочевником, эмигрантом, сыном апатрида, который воспринял другую страну, другую культуру, другой язык — но не ее прошлое. В конце концов, все не могут быть Дюпонами, Мартенами или Дюранами. Меня зовут Азнавур, и до сих пор жалеть мне об этом не приходилось.
Беседовала Анна Гиваргизян. Журнал «Жам». Осень 2009 г.